Анастасия задумалась. Потом тихонько выбралась из-за стола и пошла в сад искать Шлыка.
Она нашла его под цветущими вишнями. Тут была своя компания: ребята и девушки сидели кружком и тихо пели под гитару. Мелодия была знакома Анастасии, что-то подобное пели ребята и в ее школе. Только слова были другие.
Гитарист пел:
Пыль по всей Европе расстилается
Гриб стоит, не низок, не высок…
И все хором подхватили:
Скатертью, скатертью
Стронций аж стелется
И забирается под противогаз.
Каждому, каждому
В лучшее верится —
Что обойдет его смерть на этот раз.
Когда молодежь допела свою песню, Анастасия подошла к ним и тронула Шлыка за плечо.
– Молодой человек, можно мне с вами поговорить?
Тот оглянулся и уставился на нее.
– Вы что, из новых училок? Что-то я вас не видел.
– И не могли видеть. Я из Ленинграда и у меня к вам очень серьезное дело. Отойдемте куда-нибудь.
Заинтересованный Шлык повел ее в другой угол сада. Там они уселись рядом на маленькой скамеечке возле бочки с водой для поливки. За нею их было не видно ни гостям, ни друзьям Шлыка. Первое, что сделала Анастасия, это достала из сумочки все имевшиеся при ней деньги, сняла с руки часы и вынула серьги из ушей.
– Это все, что у меня сейчас есть, но потом я смогу вам выслать еще из Ленинграда. А еще у меня есть сестра в Западной Германии, так что посылки оттуда вам обеспечены. А теперь послушайте, что мне от вас нужно…
Они проговорили не меньше получаса и разошлись. Анастасия тотчас пошла разговаривать с Алексеем.
– Ты куда пропала? Тут наш приятель из милиции приходил. Но, правда, вестей у него для тебя никаких нет. Разве что можешь считать проверенными Полесье и все села Иванковского района: там твоих нет.
– Я знала, Алеша, что так будет. И теперь у меня к тебе огромная просьба. Не спрашивай меня ни о чем и оставь на пару дней тут. У меня здесь дело. Кажется, есть еще одна возможность, и я ее использую.
– Сказать не можешь, в чем дело?
– Не могу. Один человек обещает мне помочь узнать что-нибудь об Алене. А как – это уже не моя, его тайна.
Алексей глубоко задумался. Потом взял Анастасию за руку.
– Настенька, я не хотел тебя тревожить, но мне не нравится твое состояние. Из-за этого мне не хочется оставлять тебя одну, мало ли что… Но обещай мне, по крайней мере, что когда вернешься в Киев, ты согласишься сделать электрокардиограмму.
– Обещаю, Алеша. Но ты не беспокойся: пока это нужно, сердце у меня будет тянуть. Я себя знаю.
– Ну, смотри. И все же побереги себя, пожалуйста. А когда за тобой приезжать?
– Завтра вечером Сможешь?
– Какой разговор! Приеду.
– Ну, а сейчас мы можем вернуться к столу. Хоть и похожа эта свадьба больше на поминки…
А свадьба продолжалась.
* * *
Земледельцы районов, что поблизости Чернобыльской АЭС, работают даже успешнее обычного.
«Правда Украины», 8 мая 1986 г.
В 30 километрах от АЭС жизнь идет своим чередом. И есть в ней все. И даже свадьбы.
«Советская Россия», 18 мая 1986 г.
– Мы приняли в селе Розважное 2100 человек из Чернобыля. Принимали очень-очень радостно.
– Интересно, а как молодежь?
– Нормально. Свадьба в районе, женятся.
– Когда справляли?
– 9 мая, в День Победы.
– Очень хороший день выбрали.
– Народ у нас бодрый, не паникуют, живут.
– Зато в Нью-Йорке паникуют.
– Нехай паникуют. У нас все абсолютно наоборот.
Московское радио, радиоперекличка корреспондентов Киева, Минска, Кишинева.
12 мая 1986 г., 12. 00
Звонок такого рода был единственным. На другом конце провода женский голос взволнованно спрашивал: «Где ваши дети? А, молчите! Значит, подкатила к вашему подъезду белая „Волга“ и увезла ваших сыновей в Крым. А наши-то здесь, в теснотище…» Еще раз напомним: редки, почти единичны случаи паники. Беда переживается достойно.
«Комсомольская правда», 1 мая 1986 г.
Рыдал навзрыд. Старался подавить плач – напрасно. Уронил голову на стол, закрыл лицо, бессильно ворошил седеющие волосы натруженными, от работы состарившимися пальцами. Горе у него, большое горе у этого немолодого рабочего из Припяти. Пожар на Чернобыльской атомной, срочная эвакуация. Как был в синем тренировочном костюме и домашних тапочках, так и повезли за несколько десятков километров в соседний Иванков. Думал, увозят на три-пять дней – обойдется. Не обошлось. А на руках уже давно и неизлечимо больная, мучительно угасающая старушка мама. Кто-то тронул за плечо, негромко проговорил что-то мягкое… Секретарь Припятского горкома комсомола Анелия Перковская помогала десяткам напуганных, растерявшихся.
«Комсомольская правда», 11 мая 1986 г.
Эвакуация из сел и деревень шла сложнее. Ни один колхозник не хотел уезжать в разгар весенних работ, многие еще не сознавали степени опасности.
«Московские новости», 1 июня 1986 г.
Мне приходилось принимать участие в ликвидации вспышек холеры, бывать в очагах чумы, посещать лепрозории. И поэтому, когда я выехал в Полесский и Иванковский районы, непосредственно примыкающие к тридцатикилометровой зоне, многое из того, что довелось увидеть в больницах и санэпидемстанциях, поначалу показалось знакомым: необычно большое количество медицинского персонала, среди которого много приезжих, дворы, забитые машинами «скорой помощи» с номерными знаками всех областей Украины, кабинеты главврачей, похожие скорее на боевые штабы во время войны. Но то, что происходило там, не идет ни в какое сравнение с событиями, имевшими место во время эпидемий прошлого: ни по степени стремительно нараставшей опасности для населения, ни по сложности задач, вставших перед медиками, ни по масштабам передвижения огромных людских масс.
Юрий Щербак, д-р медицинских наук, писатель «Литературная газета», 21 мая 1986 г.
Рассказывают и о тех, кто преподал детям первый урок жестокости – об учителях, покинувших своих учеников, предавших их. Это был урок измены, и он вызвал у детей шок. Нам всем известно, в первую очередь педагогам, писателям, врачам, что уже сейчас следует крепко задуматься над тем, как максимально смягчить последствия психологической травмы, нанесенной детям. Проблема существует, и ее нельзя решить одними подарками и самодеятельностью в пионерских лагерях. Стоит прочитать письма детей с юга, где созданы превосходные условия. Дети пишут о гостеприимстве, о тепле, с которым их встретили, но в звонкие голоса постоянно вплетаются смятение и беспокойство за судьбу родного дома.
