Фамарь и Нонна с нею согласились и безропотно отпустили ее. Абсамия даже подарил ей свою маленькую, на одного человека, палатку. Один лишь Аларих был откровенно недоволен снова навязавшейся им Фотинией, но зато так же откровенно радовался беременности жены.
Из Харрана выехали уже только вчетвером: Аларих, Евфимия, Фотиния и Авен. Они двинулись на восток от города, а затем повернули на север, по дороге пересекая мелкие и крупные реки, спешащие на запад, к Евфрату. Ехать было совсем не трудно, дорога была неплохая, оставшаяся еще с древних времен, когда здесь находилось богатое государство Коммагена; но и после его захвата Римом дороги поддерживались в хорошем состоянии ради войны и торговли. По первому же слову Евфимии путники делали остановку, отдыхали где-нибудь в тени или на солнышке, смотря по погоде и времени дня, и продолжали путь лишь тогда, когда молодая женщина изъявляла к этому готовность. К ночи подыскивали себе ночлег в гостиницах. Воину, везущему домой молодую жену из Эдессы, везде уступали лучшую комнату. Ну и слуги тоже как-то устраивались.
Молодые обычно ехали впереди и ворковали. О чем? Да о том, о чем воркуют все молодожены: о том, как им хорошо сейчас и как они еще счастливее будут жить дальше; о том, кто у них родится, сын или дочь; о том, как заживут они, когда вернутся из Фригии с богатством и начнут в Эдессе самостоятельную жизнь. Сначала Аларих предлагал построить отдельный дом – на месте садового домика, но, когда Евфимия напомнила ему, что ее мать все равно скоро уйдет в монастырь, как уже давно задумала, согласился с тем, что и старый дом Софии вовсе не так уж стар и они вполне могут жить и в нем еще долгие и долгие годы.
Старики, нянька и раб, ехали сзади молча, им почти не о чем было разговаривать друг с другом. Фотиния, от природы говорливая, то и дело пыталась завязать с Авеном беседу; поначалу он либо отвечал вежливо и односложно, либо вовсе молчал, делая вид, что не слышит, но постепенно начал оттаивать и разговаривать с нею. Вернее, что-нибудь рассказывать о сражениях, в которых он участвовал вместе с хозяином, о странах, в которых вместе с ним побывал. Только разговоров о Фригии он почему-то не любил и всячески избегал их.
Она спросила его:
– Скажи хотя бы, Авен, а долго нам еще до вашей Фригии ехать?
– Вообще-то, от Эдессы до Фригии обычно у нас уходило не больше двух недель пути верхом. Но если мы будет ехать, как едем теперь, то проездим не меньше месяца.
– А как вы ездили раньше?
– Да прямо через плоскогорье. Но это дорога для воинов. Какой путь наметил теперь хозяин, мне неведомо. Правильнее было бы из Харрана ехать снова через Эдессу, а сейчас мы почему-то объезжаем ее с востока.
– Так нам не надо было ехать в Самосату?
– По мне, так нет, но решает хозяин, ему виднее…
Фотиния сразу сообразила, что Аларих попросту не хочет заезжать в Эдессу, и это ей, конечно, совсем не понравилось. Но ее больше заботило состояние Евфимии: пока девочка довольно легко переносила беременность, но, кто знает, что будет впереди? Она предупредила Евфимию, что, с того момента как ребеночек начнет толкаться в ее чреве, она уже не должна будет подпускать к себе мужа.
– Бабьи сказки! – отмахнулся Аларих, когда Евфимия поведала ему о предупреждении няни. – Я буду с тобой осторожен, только и всего, Зяблик. Есть много способов любви, не причиняющих вреда младенцу. Но до чего же мне надоела твоя нянька с ее причудами!
* * *
– Аларих, расскажи мне про Самосату! – попросила Евфимия.
– Зачем тебе? – удивился Аларих. – Мы же совсем скоро туда приедем, думаю, что уже сегодня под вечер. Переночуем в гостинице, а утром все сама и увидишь.
– Город я увижу, но кто мне расскажет про него, если не ты? Хочется знать историю тех мест, что мы проезжаем.
– Зачем красивой женщине знать историю? Ей должны быть гораздо интереснее истории про любовь, но ни одной любовной истории, связанной с Коммагеной
[63]
или Самосатой, я не знаю. Да и зачем нам сейчас чужие истории любви, когда наша еще только начинается? Я прав, Зяблик? – и он, подъехав ближе, приобнял и поцеловал жену. – Я только знаю, что возле Самосаты есть знаменитая могила царя Антиоха
[64]
, которую называют восьмым чудом света. Но об этом надо спрашивать Авена, ведь он сам антиохиец.
На ближайшем привале Евфимия так и сделала.
– Аларих говорит, что ты антиохиец; можешь ты нам рассказать о знаменитой могиле царя Антиоха?
Авен вопросительно поглядел на хозяина: «Можешь отвечать!» – одними глазами разрешил ему Аларих.
– Госпожа моя, сам я действительно родом из Антиохии, но город этот находится далеко-далеко на юге, на реке Оронт. Про могилу царя Антиоха я тоже слышал, но видеть никогда не приходилось, в этих краях я еще не бывал.
– Я тоже, – сказал Аларих. – Но бывалые люди видали. Говорят, чудо невиданное: огромные языческие боги сидят на горе.
– Настоящие демоны? – испуганно спросила Евфимия.
– Каменные.
– Надо будет взглянуть, раз уж мы сюда попали, – сказал Аларих. – В городе узнаем, как до них добраться.
* * *
Зато антиохиец Авен знал историю Коммагены, и к тому времени, когда за очередным холмом показались белые стены Самосаты, Фотиния уже услышала от него, что Самосата была столицей не очень большого, но богатого государства, которое, как Петра или Пальмира, выросло и разбогатело из-за того, что находилось на торговом пути из Римской империи в Азию. Основателем государства считается царь Митридат I Калинник. При нем Коммагена стала местом, где после долгого пути отдыхали караваны из Персии, Сирии и Греции. Здесь поселились купцы и перекупщики. Коммагена росла и богатела, и уже ее торговцы снаряжали свои караваны во все города и страны мира. Но особого расцвета Коммагена достигла при сыне Митридата Антиохе, считавшем себя прямым потомком Александра Македонского. Рим несколько раз пытался присоединить Коммагену к Империи, и наконец ему это удалось – примерно три века назад. Но и после того, как маленькое государство стало провинцией огромной Империи, ни богатство, ни слава его не уменьшились. И пока здесь проходят торговые пути с Востока на Запад, так и будет продолжаться, кто бы ни правил городом и провинцией.
* * *
Они остановились в небольшой, но чистенькой и уютной гостинице, которую содержал симпатичный толстый грек. Оплату хозяин спросил довольно высокую, но зато Алариху и Евфимии опять выделили лучшую из имевшихся комнат. Хозяин приказал слугам развести огонь в очаге, и потому в обеденном зале вскоре стало даже жарко. Мужчинам служанка принесла подогретое вино, а женщинам – травяной отвар, который должен был не только согреть их, но и предохранить от простуды.
