– Не лги, Аларих! Ты боялся вовсе не этого!
– Боялся? Чего же?
– Ты боялся, что София, узнав о беременности Евфимии, сделает то же самое, что сделала Нонна для невестки: отправится в путь вместе с дочерью.
Аларих громко расхохотался: по его лицу Фотиния видела, что он что-то представил себе и картина эта его рассмешила. Но сама она только еще больше нахохлилась, кутаясь в плащ.
– А ведь ты очень не хотел, Аларих, чтобы и я отправилась с вами во Фригию.
– Да, не хотел.
– Почему?
– Потому что ты и в Эдессе постоянно мешала нам с Евфимией до самого венчания.
– Ты и сейчас не хочешь, чтобы я продолжала с вами путь?
– Да, не хочу. Я даже готов отпустить с тобой Авена для охраны, если ты согласишься вернуться в Эдессу или в Харран.
– Ах вот для чего ты написал ему отпускную грамоту еще в Харране!
– Да, написал. И если ты согласишься оставить нас с Евфимией в покое и отправиться с Авеном в Харран, я сейчас же выдам ему эту грамоту и еще дам вам обоим денег на дорогу и на будущее.
– А ведь ты жадный и хитрый, Аларих, и вероломный, как все варвары с севера, и просто так ты ничего не делаешь. И поэтому не надо мне от тебя ни денег, ни даже свободы для Авена, хоть мы и подружились с ним и я желаю ему добра. Но долг прежде всего! И что бы ты там ни задумал своим хитрым умом и не затаил в своей варварской душе, я не оставлю мою девочку на твой произвол без всякой защиты! – с этими словами Фотиния поднялась со своего камня и быстрыми шагами направилась в обратную сторону, к палаткам.
– Стой! – с трудом сдерживая крик, произнес Аларих. – От меня ты не уйдешь и навредить мне не сможешь!
– Посмотрим!
Но Аларих несколькими длинными прыжками нагнал ее и развернул к себе.
– Что это ты задумала, негодная старуха?
– Рассказать о своих подозрениях Евфимии и уговорить ее вернуться в Эдессу, под защиту матери.
– И какие же у тебя подозрения, Фотиния?
– Я думаю, что София была права, когда заподозрила, что у тебя во Фригии уже есть жена и, возможно, даже дети.
– Догадалась, старая ведьма! Но ты ничего не скажешь ни Евфимии, ни Софии. Я заставлю тебя молчать!
– Это каким же образом? – негодующе спросила Фотиния.
– Да самым простым – как заставлял молчать вражеских лазутчиков после того, как узнал от них все что хотел.
С этими словами Аларих одной рукой обхватил старую женщину вместе с ее плащом и прижал к себе, а другой скомкал край ее покрывала и, как только Фотиния открыла рот, чтобы закричать, сунул в него кляп. Подняв ее на руки, он побежал на самый край тропы, где начинался почти отвесный скалистый обрыв, поднял легкое тело над головой и с размаху бросил его прямо в туман, почти до самой тропы поднимавшийся над потоком. Он услышал сначала стук катящихся камней и треск ломающихся кустов, а затем громкий всплеск… А дальше, сколько он ни прислушивался, снизу раздавался лишь шум реки. Он перевел дух и сказал негромко:
– Я же предупреждал, что от меня ты не уйдешь…
Аларих медленными шагами прошел по краю обрыва вниз по течению, внимательно глядя в воду, изредка мелькавшую сквозь клочья тумана. Его ожидания подтвердились: вскоре он углядел среди белых пенистых струй, стремительно несущихся с гор, красное пятно нянюшкиного плаща: ее тело несло по самой стремнине. «Меньше чем через час она достигнет Евфрата и в его волнах сгинет уже навеки! – подумал он. – Но успокаиваться рано».
* * *
Аларих и не успокаивался. Он разбудил Авена и сказал ему:
– Друг мой Авен, ты всегда был мне не только послушным рабом, но и преданным другом. Сколько раз ты в сражениях прикрывал меня с мечом в руках! Я давно подумывал о том, чтобы дать тебе свободу, и, пожалуй, час для этого настал. Да и место удобное – перекресток торговых путей. Отсюда ты скоро доберешься до своей Антиохии.
Он передал ошалевшему от радости Авену отпускную грамоту и мешочек с золотыми монетами.
– Коня я тоже дарю тебе. Лишняя верховая лошадь нам с женщинами ни к чему. Да нам, собственно, и мул тоже не нужен: нянька поедет дальше на лошади своей госпожи, а мы с Евфимией будем продолжать путь вдвоем на моем коне. Так что забирай и мула Фотинии тоже! Мне меньше забот, а ты продашь его по дороге или оставишь для своего будущего хозяйства.
Авен не помнил себя от счастья, он даже заикаться начал.
– А можно мне п-проститься с н-нею и поб-благодарить за т-та-акой подарок?
– За мула можешь поблагодарить меня, он ведь на мои деньги куплен, а старушку будить незачем. Она огорчится и тоже начнет проситься на свободу, но она еще нужна своей госпоже. Пусть они обе спят спокойно, а ты немедленно отправляйся в путь. Ступай себе с Богом: долгое прощание удлиняет дорогу.
Авен подумал, что хозяин прав. А более всего он тревожился, как бы тот не передумал, поэтому он собрался очень быстро: свернул палатку и навьючил ее на мула, на него же набросил свою суму, только грамоту и деньги оставил при себе, простился с хозяином, сел на коня и исчез за ближайшим поворотом тропы.
* * *
Аларих хотел разбудить Евфимию поцелуем, потом решил одними поцелуями не ограничиваться, скинул одежду и нырнул под покрывало: после всего происшедшего ему требовались разрядка, успокоение и отдых. Поэтому второй раз они оба проснулись, когда солнце уже добралось до палатки и нагрело ее верх. Стало жарко.
– Не пора ли нам вставать, муж мой? – сонно проворковала Евфимия.
– Можем вставать, а можем перетащить палатку в тень и спать дальше.
– Ну что ты! Что скажет моя строгая нянюшка?
– Нянюшка твоя тебе уже ничего не скажет. Пока ты спала и видела сладкие сны, они с Авеном решили вдвоем вернуться в Харран, к малышу Туме.
– Как? Она даже не простилась со мной?
– Она не хотела лишний раз тебя расстраивать, да ведь и разлука будет недолгой: пройдет несколько месяцев, мы вернемся в Эдессу, а там и свидимся с твоей нянюшкой – до Харрана день пути. А еще мне показалось, что нянюшка понимает, что нам с тобой так хорошо вдвоем, что даже и она будет лишней. И разве она не права?
– Конечно, права! Я уже устала от ее опеки. Пусть лучше нянчит маленького Туму. А твой Авен – он проводит ее и вернется к тебе?
– Нет, не вернется, я освободил его. Он проводит твою няньку до Харрана, а там уже сам решит, куда ему дальше держать путь.
– Какой ты добрый, Аларих!
– Только с теми, кого люблю, Зяблик мой, и кто любит меня. А ты меня любишь?
– Конечно! Ведь ты же мой муж.
– За эти слова тебе положен поцелуй. И ты будешь всегда вот так же любить меня?
– Конечно! Ведь ты же мой муж.
