– Ты просто утомлена, вот и побаливает сердце, – сказал Аларих. – Это бывает от усталости. Ничего, скоро мы будем дома, и все пройдет.
– Скорее бы…
* * *
К небольшому соленому озеру, лежащему высоко в горах, они вышли перед закатом, и тут Евфимия впервые в жизни увидела фламинго. Аларих уже поставил палатку и разложил найденный на берегу плавник для костра, но еще не успел его зажечь, как Евфимия окликнула его:
– Посмотри, любимый, какое странное розовое облако плывет в небе! Все другие облака тоже порозовели, но они стоят на месте, а это движется прямо к нам!
Аларих поднял голову, заслонив глаза от все еще яркого закатного солнца.
– Тебе повезло, Зяблик, это летят фламинго! Давай спрячемся за кустами: может быть, они опустятся поближе к нам, если мы их не вспугнем.
Розовая стая сделала над озером круг, другой, а потом птицы опустились прямо в мелкую заводь, окруженную тростником, и стали что-то выискивать и клевать в воде, медленно переходя с места на место.
– Боже мой, как они прекрасны! У них такая царственная осанка и царское пурпурное оперение, – прошептала Евфимия.
– Ты можешь говорить громко: когда они уже сели и начали кормиться, их мало что может спугнуть. Можно уже и костер развести, теперь они не обратят на него внимание.
– Они ловят рыбок? – спросила Евфимия?
– Нет, в этом озере рыба не ловится, оно слишком соленое.
– Что же они там находят, что едят?
– Не знаю. Ерунду какую-нибудь: водоросли, улиток или рачков…
Аларих разжег костер: пропитанный солью плавник придал огню синий оттенок. Но Евфимия, всегда любившая смотреть на открытый огонь, на этот раз ни с ужином не хлопотала, ни огнем не любовалась – она не отводила восторженных глаз от фламинго. Аларих сходил к пресному ручью, впадавшему неподалеку в соленое озеро, и набрал воды в котелок, чтобы сварить в нем сухие фрукты для вечернего питья к ужину. Они поели хлеба с сыром, запивая его горячим напитком. Оба молчали: Евфимия, поглощенная зрелищем, Аларих – какими-то своими мыслями. Наконец он сказал:
– Евфимия, нам с тобой надо серьезно поговорить.
– Разве мы с тобой не разговариваем все время, любимый? – рассеянно спросила Евфимия. – Как они печальны, эти изумительные царственные птицы. Хотела бы я знать, что делает их такими грустными?
– Большие опущенные книзу носы! – усмехнувшись, немного резко ответил Аларих, бросив взгляд на стаю.
– И вправду! – засмеялась Евфимия. – Носы у них, как у дядюшки Леонтия, большие, крючком и всегда опущенные книзу! Дядюшка любит повторять слова Экклезиаста, что «во многой мудрости много печали», вот и эти птицы выглядят так, будто живут на свете долгие годы и видели много-много грустных вещей…
– Говорят, фламинго и вправду живут дольше других птиц, – сказал Аларих. – Но хватит уже о них, прошу тебя.
– А сколько они живут, Аларих? Дольше, чем попугаи?
– Довольно ребячиться, Евфимия, отвлекись от фламинго! Я хочу с тобой серьезно поговорить.
– Давай о серьезных вещах поговорим позже, а сейчас полюбуемся еще на это диво, пока не зашло солнце!
Аларих даже застонал от раздражения, вскочил на ноги, подхватил с песка камень и, подбежав к кромке воды, со всей силы запустил его в стаю. С громким тревожным криком и хлопаньем больших крыльев фламинго поднялись в воздух. Но не все. В озере, уронив тяжелую голову в воду, остался плавать одинокий фламинго, похожий на тючок розовой одежды. Стая не улетела далеко, а вернулась и стала кружить над ним, окликая с высоты.
– Что ты наделал, Аларих! – закричала отчаянно Евфимия. – Ты убил его!
– Да не убил, не убил. Только подранил! – сердито бросил Аларих. – Смотри, он уже встал на ноги. Успокойся! Пойдем в палатку!
Фламинго и впрямь поднялся на ноги, помогая себе взмахами распахнутых крыльев. Он пробежался по песку, подпрыгнул несколько раз и все-таки поднялся в небо. Стая окружила его и потянулась к другому берегу. Но раненый фламинго, сумев взлететь из последних сил, тут же начал отставать от собратьев; движения его крыльев становились все медленнее и медленнее; ноги он не держал позади и на весу, как делали при полете другие птицы, – они висели вниз, и он перебирал ими, будто бежал по воздуху, помогая себе лететь. Но мучения его продолжались недолго: на середине озера полет подранка прервался и он, кувыркаясь с заломленными крыльями, рухнул в воду и остался на плаву, но уже недвижимый. Стая еще покружилась над ним какое-то время, а потом перелетела озеро и села. На тот берег уже легла тень, солнце наполовину скрылось за горами. И хотя небо оставалось еще светлым, птиц не стало видно, только редкие тревожные вскрики еще доносились до Алариха с Евфимий, а вскоре и они затихли.
Забытый на время костер за это время почти догорел. Аларих оставил возле него плачущую навзрыд жену и прошелся по берегу в поисках топлива. Он принес небольшую охапку плавника, бросил его на песок и сел рядом с Евфимией.
– Ну-ну, успокойся, Зяблик мой! – сказал он, обнимая Евфимию. – Пусть это послужит тебе уроком: ты должна слушаться меня с первого слова, иначе… Ну что делать, я ведь воин, и любое сопротивление рождает во мне гнев. Но если ты будешь всегда сразу меня слушать и слушаться, тебе нечего опасаться. Не сердись на меня! Успокойся!
– Я сейчас… сейчас успокоюсь, – всхлипывала Евфимия, прижимаясь к плечу мужа. – Это все так неожиданно вышло! Прости меня, что я не сразу тебя послушалась.
– Ничего, милая. Зато ты теперь знаешь, каков я в гневе, и не станешь сердить меня непослушанием. Ведь так?
– Так, – кивнула головой Евфимия, все еще не переставая всхлипывать.
– А теперь, дорогая, – сказал он, бросив в костер несколько сучьев плавника и поворошив его, – утри слезы, высморкайся, забудь о фламинго и выслушай меня очень внимательно и очень спокойно.
– Я слушаю тебя, муж мой.
– Так вот первое: я тебе не муж и не буду тебе мужем.
Евфимия вздохнула, показывая, что готова слушать дальше.
– Ты поняла меня?
– Не очень… Я не поняла, чем я тебя так огорчила, любимый? Тем, что загляделась на фламинго, да?
– Да перестань ты вспоминать этих глупых носатых птиц! Смотри на меня! Ты поняла, что я сейчас сказал?
– Ты сказал, что ты не будешь мне мужем… Если я не буду тебе послушна, так?
– Нет, не так. Послушна ты или нет, я все равно тебе не муж и должен тебе наконец в этом признаться.
– Я не понимаю…
– Сейчас ты все поймешь. Во Фригии, в Иераполисе, у меня есть жена и две дочери, и сейчас я возвращаюсь к ним. А ты идешь со мной, но не как жена, а как моя рабыня, захваченная в сражении. Теперь ты все поняла?
Евфимия не поняла ничего, только ее огромные глаза стали еще больше и глядели на него со все растущим недоумением.
