– Да какие же у тебя-то грехи, бедная моя безвинная овечка! – воскликнула София, в который раз обнимая дочь.
– А любовь-то неразумная к готфу? – напомнила Фотиния. – А что пошла наперекор желаниям матери? А что няньку свою старую не послушалась, когда я, узнав о том, что она непраздная, уговаривала ее вернуться в Эдессу, к матери?
– Не будем, нянюшка, докучать ей укорами и расспросами о том, о чем следует говорить только на исповеди священнику, – сказала София. – А тебе, доченька, одно скажу: неразумно было бы, попав в беду из-за любовной страсти, обвинять во всем только того, кто тебя вовлек в нее. Мы сами открываем страстям дверь в свое сердце, а потому и винить за их последствия мы должны в первую очередь самих себя. Я вижу, что ты это понимаешь, голубка, и больше мы об этом говорить не будем. Остальное скажешь на исповеди.
* * *
За трапезой, чисто вымытая самым дорогим розовым мылом
[100]
, какое нашлось в доме, с промытыми до шелкового блеска черно-белыми своими волосами, Евфимия выслушала рассказ Фотинии о том, как Аларих пытался ее убить и как она добиралась до Эдессы.
– И в твоих страданиях, нянюшка, тоже я виновата, – сказала Евфимия, обнимая Фотинию. – Сколько же ты перенесла из-за меня и сколько молилась обо мне!
– Да, это уж точно, – ворчливо сказала нянька, – ни в одном монастыре монашки так не молятся, как мы тут молились с твоей матушкой!
Евфимии рассказали и другие эдесские новости. Без нее произошло перенесение мощей Мара Тумы в кафедральный собор, по поводу чего состоялось большое празднество. Девический хор обновился: подружке ее Мариам за время ее отсутствия тоже нашли жениха и она теперь готовилась к свадьбе, целиком погруженная в заботы о приданом, и в хоре больше не пела. А вот о брате Мариам Товии было сказано особо.
– Ты знаешь, доченька, как и все мы, что Товий преданно любил тебя с самого детства, но никто не думал, что преданность эта так велика и беззаветна. Когда вернулась Фотиния, Товий так приставал к ней, что она слово за слово рассказала ему всю правду. И что, ты думаешь, он сделал? Не зная названия города, в который увез тебя Аларих, он отправился обыскивать всю Фригию, чтобы найти тебя. Время от времени он передавал отцу известия с купцами, направляющимися в Эдессу, и в каждом писал: «Передайте госпоже Софии, что я продолжаю поиски и буду их продолжать до тех пор, пока не найду то, что мы ищем».
Евфимия на это ничего не ответила, только вздохнула.
* * *
В доме Софии водворились покой и тишина. Евфимия поселилась в своей комнате и большею частью сидела там или в саду, вышивая или читая святых отцов. Выходила она с матерью и няней только в храм Божий, но и там не разговаривала ни с кем, кроме священнослужителей, если те к ней обращались. Лицо ее постепенно светлело и обретало краски, снова делаясь на редкость красивым, но юным и безмятежным, как прежде, уже не никогда не стало.
Софию очень волновало положение дочери: кто она теперь – брошенная жена или вовсе никогда не бывшая замужем девушка, родившая и потерявшая ребенка? Естественно, что с этим вопросом она решила обратиться к Мару Евлогию, но не в соборе после службы, а нарочно отправившись в его уединение вместе с Евфимией и Фотинией, чтобы ничто не помешало их беседе.
Мар Евлогий не стал вводить женщин в свою пещерную келью, а принял их в специальной маленькой беседке в крохотном садике, построенной его духовными сыновьями специально для этой цели. Он еще раз выслушал всю историю Евфимии с самого начала, перебирая четки, задавая вопросы, а иногда просил женщин прерваться и долго молчал, молясь. И наконец сказал:
– Я не знаю, что думать о теперешнем положении Евфимии. Бракосочетание ее с коварным готфом церковь, конечно, признает незаконным и как бы не бывшим, и на этот счет я составлю для нее бумагу. Но она жила с ним в супружестве, почитая его истинным, и родила от него ребенка. Скажи мне, Евфимия, если бы Аларих разыскал тебя и предложил стать его женой, – теперь-то он вдовец, – как ты думаешь, согласилась бы ты в ответ на его уговоры?
– Нет, владыко! Никогда и ни за что я не стала бы даже слушать проклятого готфа! Я думаю, мне лучше уйти с матерью и няней в монастырь…
По тому, как содрогнулась Евфимия при одном его предположении о новых притязаниях «проклятого готфа», Мар Евлогий понял, что как ни сильна была любовная привязанность Евфимии, вся она без остатка выгорела в пережитых страданиях. Но надобно было еще подождать, чтобы и пепел унесло и развеяло живым дыханием жизни…
– Не будем забегать вперед, – сказал он. – О монастыре тебе думать рано: прежде ты должна исполнить епитимию, которую я наложил на тебя за отравление жены готфа. Конечно, чудо, которое сотворили с тобой наши святые мученики Гурий, Самон и Авив, само по себе говорит о том, что Господом твои грехи прощены, а вот простила ли ты сама себе то, что сотворила с соперницей?
– Но та же убила ее ребенка и моего внука! – вмешалась София.
– А вправе ли была наша Евфимия сама вершить суд и казнить преступницу?
– Нет, владыко, не вправе! – отозвалась сама Евфимия. – И я просила прощенья у мертвой Фионы.
– Когда была заключена с нею в одной гробнице и тоже ждала смерти?
– Да.
– Хорошо сделала. Но продолжай молиться и каяться.
– Я так и делаю, владыко.
– И всю жизнь молись за нее.
– Буду.
Фотиния ахнула:
– Да как же… – открыла она было рот, но епископ одним мановением руки остановил ее.
– Молчи, Фотиния. Воспитанница твоя сумела понять больше, чем ты. Похоже, что не вся на свете мудрость досталась тебе одной, матушка.
Нянюшка пристыжено умолкла.
– И вот вам мое слово, дорогие. Не делайте пока ничего особого и не загадывайте вперед. Придет срок – и все решится само собой по воле Божией. Дайте и Господу время на то, чтобы помочь вам. Иногда чудеса творятся мгновенно, а иногда – медленно и постепенно. Уповайте на Бога, родные мои, и предайтесь Ему целиком и полностью. Продолжайте жить, как жили, молитесь, ходите в церковь, любите друг дружку и никого не обижайте. Живите тихо, и в этой тишине да свершится воля Божия.
* * *
Из Фригии вернулся Товий. Расспрашивая именитых граждан и воинов по всем фригийским городам, он все-таки сумел найти того, кто по описанию узнал готфа Алариха, – и тот посоветовал купцу съездить в Иераполис.
Усадьбу Алариха в Иераполисе Товий нашел почти сразу, но хозяина дома не оказалось: слуга сказал ему, что после смерти жены готф почти сразу же отправился в поход против персов, а имением и домом распоряжается управитель. Товий представился управителю знакомым его хозяина из Эдессы, рассказал о подвиге, прославившем Алариха во время осады Эдессы эфталитами, и управитель, поскольку дело было к вечеру, предложил молодому купцу приют и ночлег. Товий, естественно, согласился. За ужином он спросил управителя, не приводил ли хозяин из прежних походов вторую жену, молодую и красивую? Управитель возмущенно ответил ему, что готфы, слава Богу, христиане, и многоженство у них не принято. Однако, когда подошло время отправляться на покой, пожилая домоправительница, слышавшая их разговор, вызвалась проводить Товия в его комнату и, войдя туда вместе с ним, сразу же спросила, причем на арамейском языке:
