Вскоре прихожане полюбили отца Андрея так же, как когда-то пациенты. Тем более, что, надев вместо белого халата черную рясу и сменив больницу на «духовную врачебницу» – Церковь, в душе он оставался все тем же добрым, участливым доктором Андреем С-вым. Цветы тянутся к солнцу, а люди – друг к другу. Вот и к отцу Андрею за советом, за беседой, да и просто за добрым словом, потянулись, пошли, повалили прихожане, а особенно – прихожанки Ильинского храма: от старушек до юных девушек. А со временем по всему городу прошла молва об обходительном, участливом батюшке… мог ли он знать, какой бедой все это кончится для него? Однако именно так и случилось.
Сперва отца Андрея вдруг возненавидел настоятель Ильинской церкви, отец Петр. Не проходило и дня, чтобы он чем-нибудь не обидел молодого священника. Он изводил его выговорами и оскорблениями. Причем делал это не с глазу на глаз, а прилюдно. Казалось, ему доставляло особое удовольствие распекать своего младшего собрата по сану именно при свидетелях. Конечно, отец Андрей хорошо знал – его настоятель слывет человеком «нравным». И ему не раз доводилось утешать прихожанок, которые плакались на суровость, а подчас даже грубость отца Петра. Но одно дело – слышать о чьих-то грубых выходках. И совсем другое – терпеть их самому… Разумеется, он помнил заповедь Спасителя: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас…» (Мф. 5, 44). Вдобавок знал многочисленные примеры из патериков и житий святых, когда подобное поведение смягчало сердца даже самых жестоких людей. Но, чем больше добра он старался делать отцу Петру, тем сильнее ярился настоятель. И отец Андрей никак не мог понять – почему?
А потом в епархиальное управление поступил донос на него. После чего – еще и еще один… Затем матушка начала устраивать ему скандалы, обвиняя в том, что он будто бы тайно изменяет ей с молодыми прихожанками, да только шила в мешке не утаишь, люди-то все примечают и потом ей рассказывают… Отцу Андрею приходилось оправдываться и объясняться перед супругой и перед епископом, и ломать голову над тем, кому и зачем вздумалось клеветать на него. Как же тяжело было ему тогда! Каким одиноким и беспомощным он чувствовал себя в ту пору! Тем более, что именно в это время внезапно умер его духовный отец, старый мудрый протоиерей Максим. И теперь некому было поддержать и утешить несчастного и осиротевшего отца Андрея… Разумеется, он молился Господу о помощи и укреплении. Но его молитвы отчего-то оставались неуслышанными. Так что ему не раз казалось – Бог оставил его.
И у него просто не было, не оставалось иного выхода…
Отец Андрей мотнул седеющей головой, словно силясь отогнать от себя горькие воспоминания. Пожалуй, ему все-таки пора возвращаться в город. Сейчас он подойдет к дверям монастырского храма, помолится и поедет домой. Ведь там, как говорится, и стены греют. Только эта поговорка сложена не про его дом… Потому что все двадцать пять лет, что он прожил со своей матушкой Ольгой, между ними не было ни любви, ни согласия. Впрочем, разве их соединила любовь? Ему перед рукоположением требовалось жениться. А ей хотелось непременно стать женой батюшки. Стерпится – слюбится – убеждал его отец Максим перед венчанием. Да, со временем они с матушкой и впрямь притерпелись друг к другу. Но все же так и не смогли друг друга полюбить. А что может быть горше и постылее жизни без любви? Почему-то отцу Андрею пришли на ум читанные где-то строки: «…горше смерть лишь мало»[30]. Увы, это было правдой…
…Подходя к храму, отец Андрей увидел, как навстречу ему от келейного корпуса идет какая-то женщина в черном платке и выцветшем подряснике с надетой поверх него серой стеганой безрукавкой. Судя по всему, то была одна из здешних послушниц. В руке у нее позвякивала связка ключей. Поравнявшись с отцом Андреем, послушница низко поклонилась священнику:
– Благословите, батюшка! – смиренно произнесла она.
– Бог благословит, – безучастным тоном ответствовал отец Андрей.
Женщина вздрогнула и подняла на него глаза…
– Ой, батюшка, неужели это вы?! – в ее голосе слышалась нескрываемая радость. – Вы меня помните, батюшка?
Отец Андрей с недоумением смотрел на послушницу. Она была ему совершенно незнакома. Впрочем, даже если они и впрямь где-то и встречались, с какой стати он должен ее помнить? Как говорится, всех не упомнишь… Тогда почему же она запомнила его? Хотя не все ли равно? Это всего лишь случайная, ничего не значащая встреча. По крайней мере – для него.
Однако послушница, похоже, считала иначе.
– Вот ведь чудо-то! – ликовала она. – Сподобил Господь с вами встретиться! Ведь я так вас хотела видеть, батюшка, так хотела! Я же вам так благодарна!
– Простите, матушка, – оборвал ее священник, которого начинала раздражать навязчивость послушницы. – Но вы, наверное, принимаете меня за кого-то другого. Я вас впервые вижу.
– Так я ж у вас, батюшка, всего один раз и была! – согласилась та. – Да только вы мне такой совет дали… такой совет… спаси вас Господь!
– Какой такой совет? – удивился отец Андрей. Ибо он уже почти четверть века не давал никому советов. По крайней мере, таких, за которые его стоило бы благодарить. Или эта женщина знала его в ту невозвратную пору, когда он был еще молодым, участливым священником, искренне болевшим душой за своих духовных чад? Но ведь это было так давно, так давно…
– Да разве вы не помните, батюшка? – удивилась послушница. – Я еще тогда к вам пришла… муж у меня попивать начал. Вот я и надумала спросить у вас совета, что мне делать. А вы и говорите, мол, терпи и молись. Вот я все и терпела, и молилась… спаси вас Господь, батюшка!
Лишь теперь отец Андрей понял, откуда эта женщина знает его, и кто она сама. Судя по всему, то была одна из тех бесчисленных прихожанок и «захожанок», что ходят из храма в храм не столько ради того, чтобы помолиться, сколько для того, чтобы поплакаться очередному батюшке на свои семейные проблемы, в которых по большей части виноваты они сами. И чают получить от него такой совет, от которого их жизнь, словно по волшебству, сразу изменится к лучшему. Так что их мужья с сыновьями сразу же бросят пить, невестки станут ласковыми и почтительными, дочери не будут чураться матери, а все они вместе начнут жить в любви и счастье, во благочестии и чистоте… Когда-то отец Андрей и впрямь пытался разобраться в этих запутанных житейских историях. Но потом махнул рукой на чужие проблемы. Не до них – решить бы свои! Его стало раздражать нытье женщин, никак не желающих понять: веди они себя хоть немного добрее и смиреннее по отношению своим домашним, в их семьях давно бы царили мир и согласие. И, стремясь отвадить от себя всех этих плакальщиц и жалобщиц, он, не вдаваясь в лишние разговоры и рассуждения, давал всем им один и тот же совет: «терпи и молись». Впрочем, это было как раз то, что им требовалось: терпеть и молиться, молиться и терпеливо нести дальше крест семейной жизни. А там – как Господь даст…
– Да, батюшка, я все так и сделала, как вы мне посоветовали, – продолжала рассказывать послушница. – Как пришла из церкви, первым делом лампадку зажгла и давай молиться. А тут и муж с работы приходит, опять навеселе, и спрашивает меня: «ты это тут такое затеяла?» Я ему и говорю: за тебя, пьяницу, молюсь, как мне батюшка велел. Тут он как закричит: «какой я тебе пьяница? Мало ли что там твои попы говорят! Небось сами, так пьют, а мне, значит, и выпить нельзя?» Вот ведь, батюшка, как враг-то молитве противится! С тех пор и пошло: как увидит, что я молюсь, так сразу давай браниться! Ты, мол, дура богомольная, все шастаешь по своим церквям, а дома дел невпроворот… хоть бы рубашку мне зашила, который день с дыркой на рукаве хожу! А я ему: ты бы не о рубашке рваной, а о своей душе подумал! Душа-то у тебя вся в грехах, как свинья в грязи. Сходил бы в храм, исповедался, причастился, с батюшкой побеседовал, глядишь, и стал бы человеком. Да только он ни в какую.
