Глаза открываю, вижу – небо другое. Желтоватое. Хоть и прозрачное, но будто негативное. И облака по нему сероватые. И вокруг все цвета немного поменяло. Трава с фиолетовинкой стала. Поудивлялся и пошел по окрестностям прогуляться. Все вроде бы и на месте осталось. И деревья на месте. И осколки бетонные от взрыва. И пост радиационного контроля вдалеке. К нему я стараюсь не ходить. Вояки оттуда постреливают. А пост же тот – в стороне Города. Всегда его лесом обхожу. А теперь смотрю – за постом, тоже, значит, в стороне города, в небе тень висит. Нет – даже не тень. Прозрачный такой силуэт. Представьте прозрачную луну, немного приплюснутую. Из нее выходит множество тоненьких ниточек и вниз тянутся. Так, словно к Городу тянутся. Или можно представить приплюснутый воздушный шар, который на множестве тонких шнуров удерживают, чтобы не улетел. Я – в бинокль. У меня тридцатикратный, большой. Смотрю – тоже самое. Висит этот шар огромный. Кажется что над городом. Решил пойти посмотреть поближе. За день на велосипеде полтинник отмотал в сторону Города – висит. На следующий день – еще полтинник. Висит этот шар прозрачный. Прямо над самым Городом. И ниточки от него тянутся, как паутинки. К улицам тянутся. К домам. К людям. В Город въезжать не стал – страшно. Люди меня не замечали. И некоторые были больше на подгнивших мертвецов похожи, чем на живых людей. И к ним ниточки тянулись. Один раз чуть машиной не переехали. Посмотрел с краю – и обратно, к обелиску. Как назад ехал – все оглядывался. Вдруг вижу: к этому шару по воздуху девушка плывет. Такая же прозрачная. Красивая. Косы развеваются на ветру. К шару подошла, руки в него засунула и вытащила оттуда ребенка. Я так и не понял – девочка или мальчик. Даже пожалел, что отъехал уже. Вытащила, значит. К себе прижала и улыбается. И малой улыбается. Как мать и дочка. Так они некоторое время стояли. Потом из-за шара выкатывает зверюга. Что-то среднее между мохнатым волком и небритым заросшим мужиком. Лапы здоровые, когтистые. Морда звериная. Пасть огромная. Выходит и подбирается к ребенку. Девушка малого в шар быстро спрятала, а сама стоит, на зверя глядит. Тот на нее зубы скалит и лапами машет. Все ближе и ближе. Потом как прыгнет. Вцепиться хочет. А девушка в сторонку отшатнулась. Плече он ей расцарапал. А в руке ее палка появилась. Тоже прозрачная, как ледяная. Может и меч даже. Она этой штукой по зверю и полоснула. Ему тоже больно, но он не отступает. Кругами ходит, приноравливается. И тут я чувствую – волна пошла. Я всегда волну хорошо чувствую. Хоть сильно меня и не задевает. На ногах остаюсь. В здравом уме и доброй памяти. Некоторые, вон, пока не слягут, не замечают. А я сразу замечаю. Может от того и устойчив – правильно реагирую. Так вот, они дерутся, а волна с каждым ударом все накатывает. Тут даже мне плохо стало. На землю свалился с велика. Но в бинокль все равно смотрю. Долго они дрались. Зверюга барышне все плечи расцарапал. В горло метил. А девушка его палкой хорошо исполосовала. Шерсть погорела на нем. И кровь сочиться начала. Когтей пару, показалось, потерял. Потом, видно, устал. Побродил вокруг и за шар пошел. Из шара ребенок вылез. Помахал ей рукой и спрятался. И она ушла. Я на земле еще пару часов отлежался. В себя пришел. На велик – и к обелиску. Ночью доехал. Шар все так и висел. Больше ничего не было. Нашел этот пятиугольник, прижал руку. Сказал, что хочу обратно, в наш мир. С первого раза не вышло. Два часа просидел на этой траве фиолетовой. Потом приснул. А проснулся уже здесь. В нашем мире. Обелиск на месте. Забрал вещи, поспешил в Город. Здесь все по-старому. Волна как раз прошла. Все полудохлые по конурам лежат. На улице самые выносливые шатаются. Ездил я потом опять к этому порталу. Все там облазил – не нашел. Или вояки забрали. Или сам исчез.
Письмо пришло в тот же день. Мама Егора прислала. Того самого мальчика, что после тестирования малевал на стенах созвездия или, даже, молекулы. Никон уже и забыл про юного художника. Вероника, как и положено заботливой матери, помнила. В тревожных снах, наверное, видела этот рисунок как Менделеев свою таблицу или Кекуле, необычную для его времен, циклическую молекулу бензола. Докопалась. Догадалась. Узнала. Поспешила сообщить:
«Здравствуйте Никон. Слышала о суде. Считаю, что это ошибка. Знаю Вас как достойного и внимательного человека. Егору Вы помогли. Помните, он нарисовал на стене замкнутый граф-созвездие фиолетовым карандашом? Я тогда предположила еще – это молекула с циклами. Похоже, что так и есть. Я обнаружила вещество, имеющее такую структуру. Вернее, мне коллеги помогли. Вещество называется гармин. Это алкалоид, содержащийся в корнях гармалы. Он является ингибитором моноаминоксидазы-А. Способствует накоплению нейромедиаторов. Стимулирует центральную нервную систему. Вы и так это знаете. Является психоактивным веществом. Я таким не занималась. Может быть, вы догадаетесь, откуда Егор мог взять эту формулу. И почему именно гармин? Не опасно ли это?
С уважением, Вероника.»
Глава 13.
Спишь, бывает, спишь. И не плохо совсем, но и не хорошо. И не голоден, вроде, но и не сыт. И не морозит сильно, но и так, чтоб тепло было – так лишь изредка. И не печально особо, но и не радостно. Серое, теплое состояние. Разлитое, всепоглощающее. Одно слово – зимовка. И кажется – нет этому конца и краю. У некоторых людей так проходит вся жизнь. У некоторых, иногда, происходят события, больно и неожиданно разрушающие еле теплое и душное, трясинообразное узилище.
Мультикоптеры приземлились на крыши тихо и мягко. Электрическая тяга на сверхпроводниках, компактные ядерные источники питания и компенсатор вибраций уже давно превратили эти летательные аппараты в маневренный и удобный транспорт. Обитателям зарешеченных корпусов сразу показалось, что среди зимы на Цитадель налетел, озвученный громом, сильный ураган. Потрепал ржавую жесть кровли, сдул застиранное до дыр белье, сушившееся на ледяных прутьях. Один сел на возвышающуюся часть корпуса Нипылотс, второй на центральную часть корпуса Икнетак, а третий прикрышился на угол корпуса Икнилатс.
Боевые дроны, охранявшие обычно зону с воздуха ночью, рухнули еще до подлета коптеров. Словно управляемые пьяным оператором, один за другим, они начинали раскачиваться из стороны в сторону, крутиться на месте, переворачиваться. Разбивались о стены и об асфальт. Люди в темно-серых, неожиданно теряющихся в полумраке костюмах, выскочили резво и слаженно. Пока охрана панически раздумывала о том, что это может происходить в три часа ночи и пыталась дозвониться вышестоящему начальству, снайперы заняли позиции и запретили всякую возможность ответного огня.
Проникновение в здание стоило двух минут завывания универсальной пилы. В коридорах корпуса Икнилатс послышалась тихие щелчки автоматических винтовок, взрывы светошумовых и шипение дымовых гранат, мягкий топот ботинок с интеллектуальной амортизацией. В камерах завелась возня. Нападавшие принесли с собой несколько болгарок и портативных плазморезов. Отдали узникам первых же вскрытых апартаментов. Вместе с инструментом принесли несколько мешков легких и компактных, пластиковых, кроме ствола и затвора, пистолетов – пулеметов. Патронов тоже не пожалели. На всем протяжении коридоров расклеили к стенам небольшие серые мыльницы.
Когда камеру, в которой ночевал Никон, вскрыли – нападавшие уже улетели. Забрали с собой нескольких узников и упорхнули, изредка отстреливаясь от чрезвычайно смелых и опасных попыток охраны поразить коптеры из стрелкового оружия. Корпус гудел. По коридорам шарахались перевозбужденные узники с болгарками и автоматами. Это удивило Никона потому, что все они должны были лежать и ждать, когда коины по команде с сервера отключат экстренную стабилизацию. Особо нервные и неуравновешенные действительно лежали – коин сработал в автоматическом режиме.
