Второй привели девушку. У нее приключилось что-то похожее на приступ эпилепсии. С громким воплем рухнула она на пол и извивалась, словно пьяная змея, несколько минут. После успокоилась и затихла. Из глаз, больших и серых, исчезла осмысленность. С языка пропали понятные окружающим слова, сменились причудливым лепетом. Брела она неведомо куда впритирку к стене, вялыми движениями стягивая с себя одежду. Так ее и притащили в камеру: вдоль стенки и полураздетую.
Явился еще и парень, замирая в неестественных позах, общавшийся с галлюцинациями. На вопрос: с кем он разговаривает – ответил совершенно невразумительно:
– Это боги зоны. Они тут жили еще до нас.
Продолжил задавать пустоте странные вопросы, внимательно вслушиваясь в ее ответы:
– Во сколько мне будет? Почему Халит не отвечает?
Нашлась и взбалмошная тетка, пытавшаяся доказать окружающим, что власти Города скоро скинут на Свободную зону атомную бомбу. Привели и Мишу в состоянии безумном, с окровавленными губами.
Министр здравоохранения сначала бегал и суетился, пытаясь поучаствовать в спасении сумасшедших. Когда пациентов стало слишком много – счет пошел на сотни, а единственный доступный транквилизатор закончился – пустил все на самотек. Несчастных лишь сортировали, чтобы они не навредили друг другу и запирали в камеры. Иногда привязывали канатами простыней к кроватям. Всетаки, для некоторых обитателей, Цитадель служила не тюрьмой, а сумасшедшим домом строгого режима.
Вспомнился монастырь. Тоже – своеобразный дом для душевнобольных. Наблюдать за этим было странно и страшно. Раньше человека, шарахающегося от креста, Никон видал только в фильмах про вампиров и другую подобную нечисть. Здесь, в монастыре, где все утыкано крестами, от крестов шарахались многие. Парадокс. И шараханье это очень походило на то, что происходило в фильмах. Взять хотя бы -Валю. Женщина – как женщина. Ничем особенным не выделяется. Полноватая. То веселая и приветливая, то серьезная.
Бывали периоды, особенно, во время волн или в полнолуние, когда Валя менялась до неузнаваемости. Переставала есть. Рыча, хрипя и скуля одновременно, она металась по зданиям и двору, пытаясь совершить какую-нибудь пакость. То льдины и мусор, сгребаемый голыми руками, в окна полетит. То со шваброй за прохожим погонится. Усмирял ее кто либо из монахов. Выходил с огромным крестом и бутылкой святой воды. Бил Валю по лбу и поливал. Все как в тематическом кино.
Никон, возмущенный подобными сценами, поначалу бегал за монахом, бегавшим за Валей, и пытался перекричать рычание страдалицы. Это было сложно. Особенно, когда прыткая Валя, сделав вираж и зайдя в хвост, начинала бегать за самим сердобольным Никоном, пытаясь поразить его подручными средствами. А за ней – уже монах, размахивающий крестом и плещущий ледяную воду. При этом, иногда, Валя кричала очень странные вещи. Среди нечленораздельного рычания пробивались слова, в которых она называла Никона работником ада, прогуливающим службу или заблудшим чертом. Тут уже точно можно смело снимать на камеру. Веселая сцена под названием «Одержимая, монах и ученый» собрала бы много просмотров и веселых комментариев.
Что больше всего Никона удивляло, так это то, что метод работал. Не так конечно, как в фильмах. Святая вода не разъедала кожу и одежду, словно горячая разбавленная серная кислота. Валя не разлагалась и не распадалась на лохмотья. Лишь очень интенсивные прикосновения креста оставляли следы в виде синяков и царапин. Все в пределах нормы. Но вот реакция – очень загадочная. Даже если крест приближался к Вале сзади, и жертва не могла органами чувств обнаружить это приближение – все равно шарахалась. Да так прытко и с такими воплями, словно он раскален добела в печи и жег ей шкуру. Если видимость пыточных орудий могла вызывать условные рефлексы – все по Павлову – результат научения, то реакция на невидимое орудие оказалась, действительно, загадкой. После длительных экзекуций Валя изнемогала и успокаивалась. Конечно, побегай часок – два, да по снегу покатайся, да поори. Тут самый буйный успокоится и отправится в тепло спать на пару суток. Так и происходило.
В конце концов, Никону удалось объяснить, что в двадцать первом веке для таких людей изобретены средства более гуманные, чем тяжелый бронзовый крест и вода на морозе. Евгений привез из Города пакет недешевых лекарств. Валя и ее коллеги по несчастью стали принимать таблетки. Разбитых окон и неожиданных травм стало намного меньше. Шарахаться от креста, конечно, никто не перестал. Когда Никон принялся проводить расследование и выяснять, что было раньше: наказание крестом или реакция на крест – черноризцы клялись, что реакция. Да и объясняли они это просто. Нечистый дух, мол, вселился. В некоторые периоды перехватывает управление над организмом на себя и пытается наделать как можно больше пакостей. Крестные экзекуции, хоть и не изгоняют его, но сильно выматывают. Заставляют все участников шабаша успокоиться успокоиться. Бывали и сеансы экзорцизма, тоже похожие на кино. Только меньше спецэффектов и намного больше текста. Люди в черном часами стояли над несчастными, загнанными людьми и монотонно читали, читали. В результате наблюдений, Никон тоже отметил довольно мощный эффект, который постарался объяснить для себя средствами психологии и психофизиологии. Внушение, нейролингвистическое программирование и тому подобное.
Несмотря на все омрачающие события, в коридорах зоны поселились веселье и оживление. На толстых стенах, кладеных еще самим Иваном Денисовичем, его отцом и дедом, появились грубоватые, но выразительные картины изобретательных художников из министерства культуры. Фигуристые, загорелые женщины, нежащиеся в шезлонгах на лазурных берегах, под теплыми лучами, будили в жителях мимолетную радость и надежду. Сказочные персонажи напоминали всем, что когда-то, давным-давно они были детьми и, на самом деле, таковыми и остались. Простыми и добрыми. Полуфантастические пейзажи уносили вдаль, давая возможность хоть на минуты забыть о кирпичной непроглядности. По коридорам, за приличную плату, гастролировал скрипач, услаждавший сердца граждан новой республики чудесными мотивами.
Из тесных камер вылезли на прогулку столы. За ними потянулись и стулья, вместе с соскучившимися по свободе узниками. Не в камерах же сидеть после революции. Для человека, годами смотревшего в потолок тесной, затхлой вонючей коморки, набитой давно приевшимися рожами ему подобных, каждый дополнительный метр перспективы и новые лица – великая, вдохновляющая радость.
Министерство культуры, в котором завелось несколько креативных энтузиастов, проводило первый шахматный турнир. Отборочный тур был совершенно бесплатным. Когда в каждом корпусе отфильтровались все желающие и способные, запустили круговою систему. Спешить было некуда – каждый играл с каждым. После заполнения всей половины по диагонали большой квадратной таблицы, высчитывался победитель.
Правила ставок простые. Два игрока самостоятельно или при участии желающих делают одинаковые ставки. Тот, кто выигрывает в текущей игре, оставляет свою ставку себе. Половину ставки проигравшего получает победившая сторона, вторая половина идет в призовой фонд корпуса, который распределится потом пропорционально набранным очкам. Какой из четырехглазых фантазеров управления культуры придумал такую хитрую бухгалтерию, для всех осталось секретом. Работала система замечательно. Таким образом, и отбор игрока от корпуса для общего турнира происходит, и сам процесс – живой, напряженный. Азарт подогревается.
