Возможно, вид нового жилища Драговича наведет его на какую-нибудь мысль. Но чтобы не застрять в субботних пробках, ехать надо сегодня.
9
— Я назвал ее «локи», — сказал доктор Монне.
Стоя рядом, Надя смотрела, как он манипулирует голограммой молекулы, висевшей в воздухе перед их глазами. Поначалу Надя опасалась, что столь близкое общение наедине вызовет всплеск прежнего сексуального влечения. Но, благодарение Богу, этого не случилось. Она по-прежнему восхищалась им как ученым, но вожделение ушло.
Надя напряженно всматривалась в изображение, но не потому, что оно было мелким или не в фокусе. Просто она никогда не видела ничего подобного.
— Вы ее синтезировали?
— Нет, я ее нашел.
— Где? На Луне?
— Здесь, на Земле, но, будьте добры, не требуйте от меня объяснений. По крайней мере, сейчас.
Надя прикусила язык. Прежде чем поместить образец с молекулой «локи» в голографическую установку, доктор Монне потребовал от доктора Радзмински соблюдения полной секретности: то, что она сейчас увидит, должно остаться в этих стенах. Теперь, глядя на молекулу, Надя поняла почему. Это было что-то совершенно уникальное.
Надя в изумлении смотрела на странное образование. Похоже на анаболический стероид, который столкнулся с серотонином, а потом вращался в органической среде, где подобрал незнакомые боковые цепочки в самых немыслимых комбинациях.
Форма этой молекулы шла вразрез со всеми законами органической химии и молекулярной биологии. Это было настолько чудовищно, что Надя почувствовала неприятный холодок внутри, словно она стала свидетельницей преступления.
Она попыталась превозмочь это ощущение. Как глупо. Молекулы не могут быть правильными или неправильными, они просто существуют. Эта имеет необычный вид, который поначалу сбивает с толку. Вот и все.
И тем не менее...
— Такая молекула не может быть устойчивой.
Доктор Монне взглянул на нее:
— И да и нет.
— Простите? — не поняла она.
— Она сохраняет эту форму в течение четырех недель...
— Четырех недель! — воскликнула Надя, но тут же взяла себя в руки. — Извините, доктор Монне, но такая структура не может просуществовать и четырех секунд.
— Согласен. И тем не менее, она сохраняется в течение двадцати девяти дней, а затем спонтанно распадается, превращаясь вот в это.
Он нажал несколько клавиш, и справа от парящей в воздухе молекулы появилась вторая. Увидев ее, Надя почувствовала облегчение. Эта молекула имела гораздо более естественную структуру. Тот факт, что патологическое образование приняло более нормальную форму, почему-то поднял Наде настроение.
Ну вот, опять, подумала она. Нормальная форма? С каких это пор я оцениваю химические структуры с точки зрения морали?
— А какие у нее свойства?
— Сейчас мы как раз проводим опыты на животных. Похоже, это вещество подавляет чувство голода.
— Что ж, нам это может пригодиться. А как насчет побочных эффектов?
— Пока не обнаружено.
Надя кивнула, почувствовав легкое волнение. Создать средство, снижающее аппетит, да еще без побочных эффектов, — все равно что получить лицензию на печатание денег.
— Но не слишком перегружайте нашу аппаратуру, — заметил доктор Монне, словно читая ее мысли.
— Не буду.
Взглянув опять на чудо-молекулу, Надя подумала, что вряд ли рискнула бы вводить в свой организм нечто подобное даже ради самой стройной фигуры.
— Нам еще надо решить проблему ее устойчивости. Мы не можем выпускать препарат со сроком годности двадцать девять дней, каким бы чудодейственным он ни был.
— Насколько я понимаю, распавшаяся молекула становится биологически инертной?
— Полностью. Вот почему я называю ее «локи».
— Это ведь какое-то скандинавское божество?
— Бог коварства и раздора, — подтвердил Монне. — И к тому же «локи» был оборотнем и мог принимать разные обличья.
— О, теперь я понимаю, в чем будет состоять моя работа: не дать оборотню изменить свой вид.
Доктор Монне развернул кресло и посмотрел на Надю:
— Да. Чрезвычайно важная для нас работа. Эта проблема должна быть решена во что бы то ни стало. От нее зависит будущее нашей компании.
Ой, только не это, подумала Надя.
— Будущее компании... Но это такая ответственность.
— Знаю и очень на вас рассчитываю.
— Но ведь у вас есть и другие лекарства...
— Все они ничто по сравнению с этим средством.
— Думаете, это выполнимо?
— Молюсь об этом. Но есть кое-что еще, что вы должны знать об этой молекуле. Она... она меняется очень необычным способом, еще неизвестным науке.
Взгляд доктора Монне стал таким напряженным, что Надя почувствовала неловкость.
— И как же?
Доктор облизнул губы. Почему он так нервничает?
— То, что я вам скажу, прозвучит невероятно, но я испытал это на собственном опыте.
Не похоже, подумала Надя. Уж слишком неуверенно выглядел доктор.
— Когда «локи» распадается, все свидетельства о ее бывшей структуре — цифровые, фотографические, пластиковые модели и даже человеческая память — меняются вместе с ней.
Надя прищурилась. Извините, доктор Монне, но вы, кажется, перехватили.
— Не хочу обидеть вас, сэр, но это совершенно невозможно.
— И я так сказал, когда впервые столкнулся с этим явлением. Я видел, что молекула изменилась, пропали боковые цепочки, но не мог вспомнить какие. Нет проблем, подумал я, все это есть в компьютере. Но молекула в памяти компьютера выглядела точно так же, как распавшаяся.
— Как такое может быть?
Он пожал плечами:
— До сих пор не могу понять. Сначала я подумал, что это какая-то ошибка, и взял новую пробу...
— А где?
Монне поморщился:
— Это не имеет значения. Когда все повторилось, я решил подстраховаться. Записал исходную молекулу на диски, сделал распечатки и убрал их подальше. Когда молекула снова распалась, я достал все копии и... — Доктор остановился и сглотнул, словно у него пересохло во рту. — Все они изменились, и на них снова была уже распавшаяся молекула.
— Невероятно.
— То же самое подумал и я. Но такова была реальность. Что за этим крылось? Чей-то злой умысел или озорство? Но кому это нужно? Я принял соответствующие меры. Получив новую пробу, я сделал множество фотографий молекулы в ее первоначальном виде и спрятал их в самых разных местах, на работе и дома. Кроме того, изготовил пластиковую модель и запер ее в сейфе.
