Когда он пришел в себя, мира вокруг не оказалось. Вместо него клубились, перемешиваясь, черный дым и серая пыль. Остатки боезапаса продолжали взрываться, но звуки доходили, как сквозь плотную подушку. Морхольда вывернуло, в голове нарастал звон. Он вытянул руку, стараясь встать. Ноги держали хреново. Левая снова подкашивалась.
Его согнуло, кашель забулькал внутри, заплескался наружу сухими ошметками. Рвануло знатно, как он и хотел. И хорошо, что получилось уцелеть.
Из серо-черной завесы, что-то крича и как-то очень медленно двигаясь, шатаясь, но целясь в него, кто-то шел. Морхольд пошарил руками по груди, но ремня АК не нащупал. Только кровь, текущую с шеи, и вспоротую кожу плаща. Странно, но боли он не ощущал. Откуда-то издалека докатился сухой треск, и кусок раствора от обломка, на который он опирался, брызнул в стороны.
Морхольд оскалился и вытащил мачете. От этой тяжести даже повело в сторону, прижимая к земле. Голова кружилась, и казалось, что еле ползущий навстречу «бригадир» стреляет куда-то в небо. Хотя, странное дело, Морхольд видел дорожки, оставляемые пулями в оседающей пыли. Пулями, летевшими в него.
Нога запнулась, и он упал. Скрежетнула сталь мачете, воткнувшегося в землю. Морхольд поднял взгляд на человека, переставшего просто так тратить патроны и решившего прицелиться. И услышал странный гудящий вой.
За спиной стрелка расцвел ярко-рыжий цветок. Чуть в стороне распустился еще один. И Морхольд, закрывая лицо ладонью, покатился в оказавшуюся рядом глубокую яму. Но огонь быстро бежал к нему, и он понял, что не успевает.
* * *
«Куников» отстрелялся «Градом» и высадил десант. Морпехи и их дети, такие же хмурые крепыши в черных беретах набекрень, прыгали на берег, неслись в крепость и за стены. Грохот за ее гребнем потихоньку затихал. Внутри крепости он затих сразу же, как вернувшиеся намного раньше корабли подошли к берегу.
Морпехи зачищали периметр. Шли осторожно, изредка останавливаясь и добивая бандитов. Стрелять приходилось совсем мало. С системой реактивного залпового огня состязаться в силе непродуктивно. Хотя большая часть «Бригады» смогла удрать. Преследовать их не стали. Не до того было.
Мрачный старший прапорщик Мейджик, прикрыв глаза очками, осторожно шагал по покрытому серым налетом участку с недавним большим взрывом. Он понял, что здесь произошло, увидев плиту от миномета. Торчавшую в кирпиче крепостной стены где-то на уровне метров двух. Вбитая в кирпич наполовину, не меньше. Сдетонировали боеприпасы. Страшное дело.
Мейджик остановился рядом с недорытой ячейкой для стрельбы. Валявшийся в ней бандит в густо заляпанном кровью жилете и драной штормовке не шевелился. Волосы на голове и лице у него обгорели. Одна рука тоже подкоптилась, но не особо сильно. Не нравился он прапорщику. Контузия, скорее всего.
На груди у мужика что-то шевельнулось. И зашипело. Мейджик вздрогнул, понимая, что это мутант. Длинная тощая ящерица, скалившая на него зубы. АК-102 поднялся, палец прапорщика лег на спусковую скобу.
– Стой! Стой! Не стреляй!
Мейджик замер, глянув через плечо. К нему неслась неизвестная молодая женщина в камуфляже и с СВД за спиной. Бежала, спотыкаясь и чуть не падая. И ревела. Мейджик, разглядев слезы, даже не поверил своим глазам. Но так и было. Она и в самом деле ревела на бегу.
– Не стреляй!
Прапорщик убрал палец со спуска и чуть отодвинулся, пропуская ее.
Дикая баба грохнулась на коленки, совершенно не обратив внимания на шипящую ящерицу. А та, вот ведь, порскнула в сторону, ошалело мотая головой. Когда баба несколько раз влупила бандиту кулаком по груди, Мейджик понял, что у нее что-то не в порядке с головой. А та продолжала плакать и что-то шептала. И тут бандит открыл глаза.
* * *
Морхольд моргнул. Жизнь неожиданно вернулась. А с ней и боль. Но это ладно, это нормально. Он потерпит. И помрет не просто так.
Морхольд смотрел на плачущую женщину с СВД за спиной. И улыбался. Даша не соврала.
– Привет, – говорить получалось плохо, горло еле прогоняло воздух и слова. – Привет, сестренка. Экая ты у меня красивая стала.
– Привет, – она гладила его по голове и всхлипывала. – Ну как так, а?
– Нормально, – слух накатывал волнами, в голове ощутимо гудело. – Ты меня как узнала-то?
– Дурак, – сестра всхлипнула, – я ж тебя даже по куску уха узнаю. Не то что по всему лицу, пусть и с бородой.
– Это хорошо, – Морхольд сглотнул, – мама?
– Все хорошо, с ней все хорошо… Эй, врача позовите, врача!
Врач – это хорошо. Врач, это когда так… р-рраз и не больно.
Морхольд провалился в уже виденное красное «нигде». Холода здесь снова не было. Только тепло и уют. А потом, ломая алый кокон, прямо в грудь ему воткнулось что-то острое и холодное. И пришлось открыть глаза.
К сестре прибавилась еще одна женщина. И тоже красивая. С серо-голубыми большими глазами. Когда ее ладонь ударила Морхольда по лицу, он даже удивился.
– За что?
– Не спать! – голос у нее оказался приятным. Хотя и строгим. – Не спать!
– Да я чуть-чуть совсем… – Морхольд закашлялся и понял, что ему не дают умирать. – С вас свидание.
Сестра улыбнулась. И сероголубоглазка тоже. А Морхольд, всех обманув, нырнул обратно. В тепло и покой.
Эпилог
Чайки каркали и носились взад-вперед. Понятно, что чайки не должны каркать, но по-другому и не скажешь. Да и вообще они ему не нравились. И море тоже не особо нравилось. Синим оно точно не было. Было серым, холодным и грязным. С водорослями по кромке берега, буро-зелеными и очень вонючими.
Корабли стояли далеко, на рейде. Металлические сети и густо стоящая арматура закрывала его практически до самих судов. Бухта здесь мелковата.
Морхольд валялся на большом лежаке, закутанный в одеяло, и пялился вокруг. Вставать ему не разрешали. Много ходить тоже. И сюда его докатили на какой-то хозяйственной тачке. Хорошо, что разрешили курить трубку, подаренную комендантом крепости, капитаном первого ранга Харитоном Лаптевым. Тезкой, соответственно, великого русского полярного мореплавателя.
Он лежал и слушал море. Вот это ему нравилось.
По песку, гоняясь за Жутью, носился мальчишка. Лет десяти, в очках, сделанных из двух разноцветных пар, поджарый и голенастый. Жуть, донельзя довольная и вымахавшая где-то на полметра в длину, прыгала по-кошачьи боком и шипела, игриво скаля клыки.
Мальчишку звали Данькой, и он был сыном его главного мучителя. Мучительницы. Той самой, со строгими серо-голубыми глазами. Красивыми. Как и многое другое в ней же. И если Морхольду не изменял слух, то именно ее шаги раздались прямо у него за спиной.
– Курим?
Она села на соседний лежак. Посмотрела, нахмурившись. Морхольд вздохнул:
