– Побрякушка, говоришь? Дамское украшение?
Его собственный браслет, черный, совсем не похожий на серебряный, с царапинами и вмятинами, никак не походил на украшение, скорее уж на свидетельство боевых заслуг. Федор только сейчас об этом подумал.
– Можно, конечно, не на руку, а на шею. Вот только не медальон, а ошейник.
– Почему ошейник? – удивился Федор. Не нравилось ему сравнение с псом.
– Потому как ошейник с шеи можно сорвать разве что с головой. А медальон? Потеряешь и не заметишь, а когда заметишь, будет уже поздно.
– Это не закончится никогда? – Федор не стал уточнять, что «это», старик и так прекрасно его понимал.
– Пока ты со Стражевым Камнем, нет. И не снимай браслет, Федор, не проверяй правоту моих слов. Следующий раз Айви может не оказаться рядом, или ее серебра не хватит, и тогда всем, кто повстречается на твоем пути, будет плохо. Но хуже всех будет тебе самому. А что блестит, – Аким Петрович посмотрел на его браслет, – так это временное. Если не станешь специально полировать, быстро потемнеет, станет похожим на железный. Да и заметит браслет далеко не каждый, даже когда станет смотреть прямо на него. Есть у него такая особенность.
– Это любое серебро так на нас действует?
– Не любое, только то, что он дал. Прадед Айви рассказывал, что это серебро – его кровь.
– Желтоглазого?
– Они называют его Стражем. И в Айви тоже течет его кровь. В каждой женщине ее рода. Почти в каждой…
– А в мужчинах? – спросил Федор.
– Мужчины в этом роду не рождаются.
– У нее такое необычное имя – Айви.
– Марийское.
– Значит, Айви марийка?
– Нет, у них свой род, особенный. Мужчины всегда пришлые, чужаки и чужестранцы. Кровь с серебром смешивается из века в век, но серебро все равно сильнее. Мать Айви полюбила марийца, вот и назвала так дочку…
Федору хотелось расспросить про эту женщину, но по глазам старика было видно – рассказывать он ничего не станет.
В тот раз они наловили много рыбы, большой, жирной, с незнакомым Федору названием. Евдокия ворчала, что недосуг ей заниматься всякой мелочью, но сварила такую знатную уху, что Федор чуть язык не проглотил от удовольствия. И пускай тот голод, что прежде, его больше не мучил, он все равно попросил добавки. Все неуклюжие комплименты Евдокия выслушала с каменным лицом, но ухи подлила не жалеючи и куски выбирала пожирнее, почти такие же красивые, как Акиму Петровичу.
Может, в тот вечер звезды сошлись как-то по-особенному, потому что после ужина Аким Петрович пригласил гостя на рюмку коньяку. Коньяк был самый настоящий, французский, и от почти забытого вкуса у Федора закружилась голова. Или закружилась она от оказанного ему доверия? Наверное, от выпитого Федор осмелел, подошел к книжному шкафу.
– Это все ваше, Аким Петрович?
– Книги по горному делу и медицине мои, французская ерунда – Айви.
Это было так удивительно и так неожиданно – узнать, что деревенская девушка читает книги на французском, что Федор едва не позволил себе усомниться. Остановился в последний момент, когда напоролся на испытующий взгляд старика и вместо сомнений выразил восхищение. Аким Петрович лишь кивнул и разлил коньяк по рюмкам.
– Ей скучно здесь, – сказал он, когда бутылка темного стекла опустела на четверть. – Вот и развлекается чтением и рисованием.
– Так, может, вам лучше уехать? Зачем же вы остаетесь в этой… дыре? – Коньяк сделал его безрассудным.
По лицу Акима Петровича промелькнула тень, враз состарившая его на несколько десятков лет. Ответа Федор так и не дождался. От возникшей вдруг неловкости он сбежал к не зажженному по случаю жары камину, взял в руки позолоченные часы. Часы были прекрасны, но мертвы. Крошечные фигурки рыцаря, прекрасной дамы и дракона замерли в вечном танце.
– Давно они сломаны? – спросил Федор, отворачиваясь от каминной полки.
– Давно. Айви была еще маленькой, засыпала под их мелодию.
– Можно я попробую их починить?
Эта просьба была настоящей дерзостью, даже сломанные, часы были произведением искусства и нуждались в особенном отношении. Вот только найдется ли хороший часовщик на расстоянии меньше, чем тысяча верст. Федор в этом сомневался. А вот в собственных силах не сомневался ни секунды. Механизмы, от примитивных до сложных, привлекали его с раннего детства, он чувствовал их душу, как иные чувствуют животных или растения.
– Справишься? – Аким Петрович не разозлился, наоборот, посмотрел с интересом.
– Думаю, справлюсь. Мне бы только инструмент…
– Сегодня уже поздно, не нужно тебе глаза при свечах слепить, завтра напомни, я дам тебе инструмент.
Тот вечер прошел хорошо, почти по-семейному, а ночью Федору снова приснилась Айви.
Часы он починил за два дня. Долго думал, долго разбирался, что к чему, а потом решился и сделал! Фигурки ожили, закружились под музыку. Дракон нападал, рыцарь защищал прекрасную даму, и это противостояние длилось долгие и долгие годы.
– Молодец, Федор! – Аким Петрович впервые его похвалил, и похвала та дорогого стоила. – Айви обрадуется, она небось уже и забыла, как они работают.
Айви не забыла. Когда заиграла музыка и закружились фигурки, девушка замерла в изумлении, а потом порывисто обняла Федора за шею, поцеловала в щеку, и от этой нечаянной ласки тело полыхнуло огнем. Сказать по правде, Федор испугался, что Аким Петрович увидит такую вот вольность и тогда точно выгонит гостя не только из дома, но и с острова.
Аким Петрович не увидел, зато увидела Евдокия. Лицо ее оставалось каменным, не понять, что задумала, но и сказать она ничего не сказала, надвинула черный платок на самые глаза, отвернулась. А вечером за ужином Аким Петрович заговорил о том, чего Федор в душе и ожидал, и боялся.
– Пришло время, Федор. Ты уже выздоровел, отъелся на харчах Евдокии, пора и честь знать.
Гонит… Значит, рассказала Евдокия. Или не рассказала?
Женщина стояла у окна, скрестив на груди руки, на Федора поглядывала неласково. Могла ведь и рассказать. Вот только Аким Петрович уж больно спокоен. Остался бы он спокойным, узнав об утреннем происшествии? По всему выходило, что вряд ли.
– Документы готовы. С этого момента ты Федор Тимофеевич Леднев. Инженером тебе представляться опасно, еще копнут. Пока пойдешь на Кутасовский завод в ремонтную мастерскую. Голова у тебя на плечах есть, руки тоже имеются, глядишь, и дослужишься до управляющего. Понимаю, что для графа Шумилина перспективы вырисовываются не шибко хорошие, но для беглого каторжника… – Он многозначительно замолчал.
– Я все понимаю, Аким Петрович. Спасибо за помощь и заботу.
– Не меня благодари, а Евдокию. У нее на заводе много знакомцев, супруг ее был очень уважаемым человеком.
