– Почему в шахте? – не понял Федор.
– Воду с ее помощью решили из шахты откачивать. Дооткачивались! – В голосе мастера было столько злости и отчаяния, что Федору даже стало его жалко. – А времени Савва Сидорович дал мне только месяц. Да хоть бы и год! Не понимаю я, как эта адская машина устроена. Хоть бей, хоть убей – не понимаю!
– А можно мне глянуть? Я видел такие двигатели раньше.
Федор и видел, и устройство изучал, но то была теория, а здесь жизнь, как она есть.
Прежде чем ответить, Семен долго разглядывал навязанного сверху ученика, словно пытался узнать о нем что-то очень важное, а потом сказал:
– Семейство твое славное. С отцом твоим мне поработать не довелось, а вот дядька, Евдокии муж, знатный был мастер, считай, единственный на весь завод самородок. Только глянет на железку какую и уже знает все про ее внутреннее устройство. Кутасов его за это очень ценил и деньжат не жалел. Когда со Степкой ихним та беда приключилась, по старой памяти Евдокии деньгами помог.
Федор чуть было не спросил, какая беда, но вовремя прикусил язык. Кому как не ему, родному племяннику, знать о всех семейных бедах.
– А я уже которую ночь без сна. Жена ругается, грозится, что на порог не пустит, думает, у меня полюбовница завелась, раз я по ночам домой не являюсь. А она вот моя полюбовница! – Семен с ненавистью посмотрел на паровой двигатель. – Так ее разэтак!
– А у меня нет жены, – усмехнулся Федор. – И тетушка вопросов не задает. Я бы остался здесь на ночь, посмотрел, что к чему.
– А ты, парень, точно понимаешь, о чем говоришь? – Семен подозрительно сощурился, но в голосе его послышалась надежда.
– Понимаю, – он кивнул. – Да ведь, Семен Устинович, хуже, чем есть, уже не станет.
– А хуже и некуда. Авторитету моему, – Семен постучал себя кулаком в грудь, – урон какой нанесен! Людишки вон уже косятся, думают, измельчал Еремин, не по зубам ему английская задачка. А самое страшное что?
– Что?
– Самое страшное, что так оно и есть. Не по зубам. Смотрю на все эти чертежи и понимаю, что ничего не понимаю… И жена грозится из дому выгнать… Сказала, если сегодня на ночь не приду, все. А когда мне со всем этим разбираться, если не ночью?
– Идите, Семен Устинович, – сказал Федор. – Нельзя из-за бездушного механизма семью рушить. А я посижу подумаю.
Еремин еще колебался, но было очевидно, что ночные бдения в мастерской надоели ему пуще неволи.
– На заре вернусь, – решился он наконец. – А ты тут смотри мне, – он погрозил пальцем. – Если сломаешь что, Кутасов с меня голову снимет, но наперед я твою сниму.
Он еще немного постоял у стола, повздыхал, погрозил пальцем и ушел, оставив Федора одного.
Ночью в мастерской было хорошо. После дневного шума и гомона тишина казалась праздником для ушей и души. Федор взял со стола керосинку, подошел к двигателю, сдернул укрывавшую его холстину. Задача перед ним стояла серьезная, а главное – интересная. Захотелось доказать самому себе, что он многое может, что еще не заржавели в его голове шестеренки. Одно плохо – мало света.
За чертежами Федор провел первую половину ночи, а вторую разбирался с двигателем. И ведь разобрался! По большому счету, проблема оказалась совсем пустяковой, но пустяка этого хватило, чтобы чуть не порушить всю жизнь Семена Еремина. Вот так иногда и случается – пустяки правят миром.
Федор уснул, когда край неба на востоке уже начал светлеть, прилег на лавку у стола и тут же уснул сном младенца. Мечтал повидаться с Айви, но не вышло. До дна Нижнего мира он так и не долетел, чья-то крепкая рука поймала его за шиворот, потянула вверх.
– Спишь? – Семен смотрел на него сверху вниз и хмурился. Вид у мастера был усталый, наверное, разговор с женой получился непростой.
– Сплю. – Федор сел.
– Вот и я вижу, что спишь, работничек. – Во взгляде Семена больше не было надежды – только злость и обреченность. – Эх, зря я тебе… – Он недоговорил, отвернулся.
– Может, и не зря. – Федор потянулся до хруста в спине, встал с лавки. – Давайте проведем испытания.
– Починил, что ли? – Семен обернулся. – Или это шуточки у тебя такие? Ты смотри, парень, за шуточки можно и без рук остаться. – Он посмотрел на свои большущие, похожие на кувалды кулаки.
– Думаю, починил, но проверить все равно нужно.
– Так мы и проверим! Вот прямо сейчас! Чего стал? Пойдем монстру английскую запускать!
Английская монстра запустилась сразу, без капризов, загромыхала, пыхнула дымом. Семен смотрел на нее с недоверием, все никак не мог взять в толк, как такое вообще возможно, а потом хлопнул Федора по плечу с такой силой, что тот едва на ногах устоял, сказал прочувствованно:
– Ай, молодец, Федя! Починил-таки монстру!
– Это не я ее, Семен Устинович, починил.
– А кто же тогда? – Семен огляделся, словно пытаясь найти в мастерской кого-то еще.
– Вы. Зря вы, что ли, здесь дневали и ночевали? Вы мастер, а я так… подмастерье.
Еремин моргнул, взъерошил волосы, на Федора посмотрел с недоверием:
– Мне, парень, чужая слава без надобности.
– Так и мне она без надобности. – Федор пожал плечами. – Да и за ремонт Кутасов бы не с меня, а с вас спросил. С меня-то какой спрос?
Еремин долго молчал, смотрел на Федора хмуро.
– Что хочешь взамен? – спросил наконец.
– Работу, – ответил он, не задумываясь. – Чтобы настоящую, где нужно думать, а не это. – Он пнул ногой груду железного хлама.
– А зачем тебе такая работа?
– Для интереса. Я люблю, чтобы было интересно. Люблю решать задачки.
– Задачки… Значит, точно в дядьку пошел. Тому тоже все задачки подавай. Расскажешь, что с монстрой было не так?
Федор и рассказал, и показал. Семен был неглупым мужиком, все ловил на лету и вопросы задавал дельные. Было видно, ему бы чуть больше времени, и с монстрой он бы сам разобрался. Когда мастер поглядывал на Федора, во взгляде его проскальзывало удивление и одобрение и еще немного недоверия. Наверное, боялся, что Федор передумает, не захочет отдавать славу. А потом уже днем, когда Кутасов собственной персоной пришел удостовериться, что паровой двигатель работает, даже проявил благородство, представил Федора как своего помощника, назвал очень толковым пареньком.
– Толковый, говоришь?
Кутасов разглядывал Федора неспешно, с ног до головы. Промышленник оказался невысокого роста, но не тщедушный. В его жилистых загорелых руках чувствовалась сила, а во взгляде серых глаз – ум и хватка. В нем не было ничего от сытости и вальяжности конторского служащего Гришки Епифанцева, даже одежда на нем была самой обыкновенной. Доведись Федору встретить его на заводе, никогда бы не признал единовластного хозяина здешних земель.
