После обеда Федор вернулся в башню к своей головоломке. Разгадка ее стала для него делом первоочередной важности. Его бы воля, он бы и ночевать остался в башне, чтобы не тратить на дорогу драгоценное время. Но вечером явился Август. Подкрался мягко, на кошачьих лапах, так, что Федор даже не сразу заметил его присутствие. А раньше, помнится, ступал как слон.
– Ну-с, как идет работа? – спросил Август, усаживаясь на один из многочисленных ящиков. – Есть подвижки?
– Будут, – пообещал Федор, аккуратно складывая чертежи.
– А ты самоуверенный. Это хорошо. Спускайся, Митяй тебя домой отвезет.
– Можно я это с собой возьму? – Федор кивнул на чертежи. – Ночью попытаюсь разобраться.
– Ночью надобно спать. Или предаваться телесным утехам с какой-нибудь хорошенькой барышней. – Берг усмехнулся и тут же добавил уже серьезным тоном: – Но если у тебя вот тут, – он постучал себя пальцем по виску, – зудит, тогда бери. Только смотри, верни все в целости и сохранности.
Сказал и принялся спускаться по лестнице шумно и с медвежьим сопением. Федор двинулся следом. Внизу уже ждал Митяй, тот самый вихрастый мальчонка. Он нетерпеливо ерзал на козлах небольшой брички и вид при этом имел очень важный.
До дома домчались быстро. Куда быстрее, чем на Семеновой телеге.
– Завтрева я за вами заеду, – сказал Митяй на прощание и, по-разбойничьи свистнув, легонько стегнул вожжами и без того резвого жеребчика. Бричка скрылась в клубах пыли, Федор еще немного постоял на улице, а потом тихонько отворил калитку.
* * *
Той ночью Федор спал мало. Сначала разбирался с чертежами, а когда уснул, пришла Айви, и он долго и очень обстоятельно рассказывал ей о часовой башне, о механизмах, фигурах и Августе Берге. Айви нравилось его слушать, и от этого сердце наполнялось радостью. Наверное, из-за радости он проснулся бодрым и полным сил, хоть и проспал всего несколько часов.
О работе и Августе его расспрашивала не только Айви, но и Евдокия. Сначала вечером, а потом и утром за завтраком. Евдокии не нравился Август и не нравилась увлеченность Федора новой работой.
– Лучше бы тебе отказаться, – сказала она, убирая со стола. – Что тебе делать под началом этого блаженного?
Федор знал, что ему делать, но знал он и то, что Евдокию не переубедить, поэтому спросил:
– Разве Кутасову можно отказать?
Он уже давно понял, что Кутасов в здешних краях всему хозяин, что спорить с ним решится разве что Август Берг. Евдокия это тоже понимала, поэтому ничего не сказала, лишь раздраженно махнула рукой, а потом торопливо перекрестила, то ли защищая от чего-то неведомого, то ли благословляя.
Зря она волновалась, под началом Августа Берга Федору работалось легко, а когда он наконец разобрался с механизмом, стало и вовсе замечательно. Нет, Август не признал в нем равного, но относился не в пример лучше, чем к остальным. Иногда Федору казалось, что даже лучше, чем к Кутасову.
Кутасова с Бергом связывали странные отношения. Иногда Федору казалось, что Берг ходит по самому краю, что рано или поздно чаша кутасовского терпения переполнится, дерзость и заносчивость столкнут Августа в пропасть. Но надо отдать архитектору должное, балансировал он очень умело и никогда не переступал невидимую черту, отделяющую милую творческую придурь от настоящего самодурства. Несмотря ни на что, Август был не только талантлив, но и весьма неглуп, благодетеля своего он понимал как никто другой, знал, где дозволена дерзость, а где лучше промолчать и смириться.
Имелось и еще одно обстоятельство, еще одна козырная карта в рукаве Августа Берга. Он пришелся по сердцу Марии Саввишне, единственной дочери Кутасова. А отказать любимой кровиночке Кутасов не мог ни в чем. За все то время, что Федор провел в усадьбе, Мари, так называл дочь Савва Сидорович, он видел лишь несколько раз. Однажды она сама поднялась на смотровую площадку часовой башни, чтобы поболтать с Августом. Присутствие Федора девушка, кажется, даже не заметила. Была у нее такая удивительная способность – видеть только то, что было ей интересно. Федор, по всей вероятности, ее не заинтересовал, зато получил возможность как следует разглядеть единственную наследницу кутасовских миллионов.
Мари сочетала в себе все те черты, которые юную девицу совсем не красят. Она, безусловно, была умна, но ум этот оказался по-мужски жесткий, а скверностью характера она могла заткнуть за пояс самого Берга. От Анфисы Федор знал, что ужиться с Мари не может ни одна гувернантка, не говоря уже о горничных. Еще она была некрасива. Есть девушки некрасивые, но миловидные или же компенсирующие внешнюю непривлекательность мягкостью и добротой. Некрасивость Мари являлась абсолютной, и дурной характер лишь подчеркивал это. Или из-за некрасивости испортился и характер? Федор не знал и знать не желал. Его вполне устраивало, что Мари не обращает на него внимания. Инстинкт подсказывал ему, что попасть в немилость к кутасовской дочери проще простого. А немилость у дочери означала немилость у отца. И тогда прощай, интересная работа, здравствуй, ремонтная мастерская.
Мари посмотрела на него лишь однажды, когда Август сказал, что Федор помог ему разобраться с механизмом.
– Часовщик? – спросила, сощурившись, и ее и без того маленькие глаза сделались едва различимыми, а длинный нос еще больше удлинился.
– Нет, Мария Саввишна, – Федор покачал головой, – просто разбираюсь в механизмах.
– Разбирается, – подтвердил Август и украдкой, за спиной Мари, подмигнул Федору. – Толковый помощник, ловит все на лету. Жалко такого назад на завод отдавать.
– Так и не отдавайте. – Мари пожала острыми плечиками. – На заводе бездельников и без него хватает. А когда думаете запускать? – В глазах ее зажегся детский интерес. – Ведь если все налажено, значит, можно запускать.
– Скоро, – пообещал Август. – Вот сегодня установим фигуры, все смажем, отладим, а там уж с божьей помощью.
– Меня не забудьте позвать, – велела Мари, подходя к бронзовой даме. – Папенька сказал, она на меня похожа. – Девушка пробежалась длинными пальцами по бронзовому лицу, усмехнулась: – Папенька тот еще лжец, а вот он, – она шагнула к рыцарю, – похож на тебя.
Федор не сразу понял, что Мари обращается к нему, а когда понял, очень удивился. Не было между ним и рыцарем ничего общего.
– У вас одинаковые взгляды. Волчьи. – Ее слова походили одновременно и на оскорбление, и на комплимент, но интерес из ее глаз уже ушел, оставляя после себя унылую серость.
– А я тогда дракон! – Август хлопнул себя по животу. – Чудище я огнедышащее!
– В иной день так оно и бывает, Август Адамович. – Мари посмотрела на него с укором. – От такого количества водки и стражевое чудище издохнет. Губите вы свой талант.
Она произнесла ту самую неприглядную правду, сказать которую не решался даже Кутасов. Август, несмотря на свою гениальность или благодаря ей, был запойным пьяницей и если уж напивался, то до полусмерти, а на следующий день по похмельной смрадности дыхания запросто мог сравниться и с драконом, и с тем, кого Мари назвала стражевым чудищем. Но таланту его это пока никак не мешало, а возможно, даже и способствовало. Август любил повторять, что все свои гениальные идеи он повстречал, блуждая между мирами в пьяном угаре. Но на укор Мари он ничего не ответил, лишь развел руками. И было непонятно, признает за собой вину или нет. Мари дожидаться ответа не стала, в последний раз взглянула на прекрасную даму и ушла даже не попрощавшись.
