Работали до поздней ночи, закрепляли фигуры на специальной движущейся площадке, поджимали, смазывали, доводили до ума. Управились, когда на небе появились звезды и заметно похолодало.
– Иди, – сказал Август, обнимая за осиную талию прекрасную даму. – Переночуешь в усадьбе. Механизм будем испытывать утром. Всколыхнем этот жалкий мирок боем курантов. Утром звуки чище и громче. Скажи Анфисе, чтобы поднялась ко мне. – Он ухмыльнулся недвусмысленно. – И пускай прихватит вина и еды. Я голодный как дракон.
Ему нравилось сравнивать себя с драконом, а вот Федору совсем не нравились планы Берга. В этих планах он оставил бы плотный ужин да ласки Анфисы, но исключил вино.
– И не перечь! – Август посмотрел на помощника с вызовом, словно прочел его мысли. – От бутылки вина со мной ничего дурного не случится. А ты молод еще, чтобы вот так на меня смотреть! Или хочешь обратно на завод?
– Не хочу.
– Смотри, Федор, одно мое слово – и ты не на завод, ты в забой пойдешь. В этом медвежьем углу слово мое еще имеет вес.
Август говорил, и с каждой секундой его голос делался все тише, все слабее. Наконец он устало махнул рукой и закончил:
– Не бери в голову, Федя. Это не я сейчас говорю, это тоска моя говорит. Тяжело, потеряв целое королевство, довольствоваться крохами, жизнь свою наново перекраивать. Не каждый это может понять.
Федор мог, но предпочел промолчать.
– Вино! Три бутылки! – крикнул Август, когда он уже спустился на один лестничный пролет. – И еды побольше!
* * *
Это была бессонная ночь. Одна из многих. Федор давно уже начал подмечать, что спится ему все хуже и хуже. Это обстоятельство никак не сказывалось на его здоровье. Даже поспав всего несколько часов, он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, но бессонница мешала его ночным встречам с Айви. Вот что волновало его по-настоящему.
Впрочем, этой ночью он думал еще о Берге и готовом к запуску механизме. Спать мешала не усталость, а нетерпение. Очень хотелось лично поприсутствовать при рождении чуда. Август запросто мог не дождаться помощника, запустить механизм в одиночку. Федор боялся проспать и поэтому предпочел вовсе не ложиться. Его тянуло к башне, но здравый смысл и деликатность удерживали на месте. В башне Август был не один, и третий, очевидно, оказался бы лишним.
Как Федор ни крепился, сон подкрался на мягких лапах, упал сверху, погасив луну и звезды. И Федор тоже упал, но не камнем, а невесомым ласточкиным пером спланировал на дно Нижнего мира. Здесь было темно и тихо. Тишина нарушалась лишь пощелкиванием костей да шелестом истлевшей одежды, а темноту подсвечивали два желтых огня. В этом желтом свете было что-то издевательское и опасное, заставляющее кровь выстывать и превращаться в холодную озерную воду. В Нижнем мире по-настоящему спокойно было только в гроте с подземным озером, но дорогу в грот знала только Айви, а Федор всякий раз забывал, стоило только проснуться.
Айви не было очень долго, и Федор уже решил, что она не придет, когда с неба черной стрелой упала ласточка, ударила его в грудь, сказала требовательно:
– Просыпайся! Просыпайся, Федя!
И вверху, в черном небе, громыхнуло, зазвенело металлически.
– Проснись! – Ласточка, так и не превратившаяся в Айви, взмыла вверх, а Федор проснулся.
Он сел, замотал головой, прогоняя из нее звон. Вот только звон не желал исчезать. Наоборот, кажется, стал еще громче. И тогда молодой человек понял, выбежал во двор, со всех ног бросился к башне.
Подтвердились его опасения – Август запустил механизм без него, и сейчас куранты отбивали первые секунды своей механической жизни. Звон летел над верхушками деревьев, отражался от стен усадьбы и почти полностью заглушал человеческий крик.
Федор запрокинул голову и на фоне серого предрассветного неба увидел барахтающуюся в воздухе фигуру. Хватило одного взгляда, чтобы понять – жить Августу осталось недолго. Очень скоро уцепившиеся за край смотрового окна пальцы ослабнут и разожмутся…
За спиной послышался испуганный женский визг, но Федор больше ничего не слышал и не видел, он распахнул дверь, бросился вверх по лестнице. Лестница казалась бесконечной. Он бежал, сбивая ноги, и никак не мог достигнуть смотровой площадки. Только лишь крик Августа, становящийся все громче, служил доказательством, что цель близка, остался последний рывок. И Федор сделал этот рывок, одной рукой обхватил драконью шею, а второй вцепился в запястье Берга в то самое мгновение, когда его пальцы разжались, и весь его огромный, просто чудовищный вес пришелся на Федорово плечо.
– Держитесь, – прохрипел он, безуспешно пытаясь вытащить архитектора на площадку. – Хватайтесь свободной рукой!
– Не могу! – Август тоже хрипел. От него пахло вином и страхом. Страх застыл уродливой гримасой на лице, поселился в расширившихся зрачках. Берг знал, что умрет, и уже почти смирился с этим знанием. Обычному человеку не удержать такой вес. Долго не удержать. Федор чувствовал, как натягиваются до предела мышцы и сухожилия, как в почти выбитой из сустава руке рождается невыносимая боль. Но несмотря ни на что, силы еще были. Надо лишь удержать Августа до прихода помощи.
– Это он… – Взгляд Августа сместился куда-то за плечо Федора. – Это он меня…
Не нужно было оборачиваться, тратить драгоценные силы, но Федор не удержался, оглянулся…
Дракон смотрел на него совершенно человеческим взглядом, и его мертвые глаза отсвечивали желтым, а бронзовая чешуя тихо пощелкивала.
– Столкнул… меня. – Свободной рукой Август пытался схватиться за край окна, и у него, наверное, получилось бы, если бы механизм вдруг не пришел в движение. Сам по себе. Площадка с закрепленными на ней бронзовыми фигурами начала медленное вращение, вокруг собственной оси, и Федор узнал, что такое дыба, всем своим телом почувствовал. Захрустели связки, затрещали мышцы, вспыхнула болью и онемела рука, которой он все еще держал Берга, а дракон, за которого цеплялся Федор, издевательски скалился и уползал все дальше от смотрового окна, все дальше от Августа.
Федор зарычал одновременно от боли и от злости. Глаза заволокло кровавым туманом, холодная драконья шея скользила под пальцами, чешуя сдирала с ладоней кожу, но он держал. Уперся пятками в уходящую из-под ног платформу и держал. Вот только надолго ли его хватит?
Он потерялся в кровавом тумане, не понимая, где верх, где низ, где дракон, а где Август. Он держал их обоих и больше не чувствовал боли – только злость, дикую, нечеловеческую. Когда кто-то попытался разжать его сведенные судорогой пальцы, Федор снова зарычал, забился, стряхивая с себя со всех сторон наваливающихся невидимых врагов. А потом что-то легонько коснулось его макушки, стало сначала очень больно и почти сразу же хорошо…
* * *
Федор пришел в себя от яркого света и сильной боли. Болело все, что только могло болеть, но правое плечо особенно. Он понял это, как только попытался пошевелиться. Боль хлынула по руке горячей волной, захлестнула горло, приглушив рвущийся из него крик. А потом в глотку полилось что-то прохладное, безвкусное. И на лоб тоже легло прохладное, погладило, мягко надавило, не позволяя поднять голову.
