– Лежи, непутевый, – услышал Федор голос Евдокии. – И глаз пока не открывай.
Он ослушался. На то, чтобы встать, сил не было, но их хватило, чтобы приподнять веки. Кровавый туман не исчез окончательно, но стал реже, и в его прорехах Федор попеременно видел то Евдокию, то Августа. Оба они были бледны и мрачны, но в отличие от тетушки Август пытался улыбаться. Его толстогубый рот кривился в уродливой гримасе, обнажая неровные зубы, и Федор подумал, что лучше бы он не улыбался, а потом решил, что раз улыбается, значит, живой.
– Очнулся. – Евдокия погладила его по лбу. Прохладное оказалось ее ладонью. Никогда раньше она его не гладила вот так, как маленького.
– Очнулся, – согласился Федор и даже попытался кивнуть, но Евдокия не позволила.
– Лежи, горемыка, – произнесла она строго. – Как ты себя чувствуешь?
Хотелось соврать, что все прекрасно, но Федор знал, тетушка не поверит, и поэтому сказал правду:
– Все болит, особенно плечо.
– И немудрено, плечо ты выбил. Саввы Сидоровича доктор руку тебе уже вправил, но болеть будет долго.
– Дайте же мне! – послышался нетерпеливый голос и в прорехе тумана вместо Евдокии снова появился Август.
Теперь Федор мог видеть его почти целиком. Гладко выбритый, в чистой сорочке, с мешками под совиными глазами, Август всматривался в лицо помощника, и нижнее веко его подергивалось, а правую руку, обернутую белой тряпицей, он баюкал свободной левой рукой. От него шел тонкий винный дух, не так давно архитектор пил, но у Федора не было ни сил, ни желания его осуждать.
– Спасибо, Федя, – сказал Берг прочувствованно и всхлипнул. Евдокия тут же многозначительно хмыкнула и отвернулась к окну.
– На здоровье.
Здоровым Август не выглядел, но был жив. И сам Федор тоже остался жив, только плохо помнил, что произошло, когда его накрыло кровавым туманом. Что-то же произошло…
– А что случилось? – Он посмотрел на Евдокию, тетушка казалась ему более информированной.
– Приступ у тебя случился, – сказала она и посмотрела многозначительно. – Давненько не бывало, а тут такая напасть. Доктор сказал, это от сильных переживаний.
Да, переживания его были сильными, это Федор помнил, как помнил он и то, что не мог отпустить Августа. Ни за что! Берг это тоже помнил, в глазах его до сих пор стоял ужас, да и веко подрагивало неспроста. Что же случилось?
Наверное, Федор задал этот вопрос вслух, потому что Евдокия дернула плечом, а Август заговорил очень тихо, почти шепотом, то и дело поглядывая на запертую дверь.
– Ночка у меня выдалась бессонная, даже вино не помогло уснуть. – Это прозвучало как оправдание, вот только Федор никак не мог понять, за что тот оправдывается: за бессонницу или за выпитое вино.
– Анфиса на заре ушла. – Берг бросил быстрый взгляд на Евдокию, но та сидела с каменным лицом и походила на статую. – А я решил подняться на площадку, просто посмотреть, как оно там. Просто посмотреть. – Август глянул на свои подрагивающие руки.
– Меня разбудил бой курантов. – Говорить было больно, голова гудела, что церковный колокол. – Это вы завели часы?
– Нет! – крикнул Август и тут же испуганно втянул голову в плечи. – Я не запускал механизм. Темно еще было что-нибудь запускать. Я просто пошел к смотровому окну, хотел полюбоваться. Я люблю высоту. – Он побледнел. – Любил. Я стоял у окна, когда механизм пришел в движение. Сам. Слышишь меня, Федя? Эта чертова штука словно ожила, он повернулся и столкнул меня с площадки.
– Кто? – спросила Евдокия. Впервые она проявила интерес к их разговору.
– Дракон, – ответил вместо Августа Федор, и Берг посмотрел на помощника со смесью облегчения и благодарности. – Вас столкнул с площадки дракон.
– Пить нужно меньше. Обоим, – заметила Евдокия строго, но в голосе ее не было присущей ей непоколебимой уверенности в собственной правоте.
– Я не пьяница и не сумасшедший. – Август приосанился. – А племянник ваш так и вовсе праведник. Повторяю: я не включал механизм. Он сам, как живой… Гадина желтоглазая.
– Почему желтоглазая? – Федор даже привстал на здоровой руке, не удержала Евдокия.
– Пока я там между небом и землей болтался, – Август поморщился, – он на меня смотрел.
– Дракон?
– Дракон. А может, свет так падал, что глаза у него казались желтыми. Или это все от страха? Испугался я, Федя. Так испугался. А механизм сам заработал.
– Это хорошо, что заработал. Я бы не проснулся, если бы не заработал, не услышал бы.
– Спасибо, – повторил Берг. – Если бы не ты… – Он посмотрел на Федора очень внимательно, а потом спросил: – Откуда в тебе это?
– Что – это? – Голова с каждым сказанным словом болела все сильнее. Едва ли не больше выбитого плеча.
– Сила. – Август помолчал. – Просто сила и сила духа. Тебе же больно было, я видел. Ты же из-за меня, чужого человека, жилы рвал. Другой бы бросил, а ты клещами вцепился, глаза белые, оскал звериный… И держишь. Откуда в тебе все это?
– Не знаю.
– Отец его такой же был, – заговорила Евдокия, – и сильный, и жалостливый. Дурак, одним словом.
– А вы, окажись на его месте, бросили бы, – поморщился Август.
– Если бы понимала, что не удержу, бросила бы, – заявила женщина без тени сомнения. – У меня сил таких нет.
– Вот и у меня нет. – Август вздохнул, перевел взгляд на Федора. – А механизм снова в движение пришел. Заметил?
Федор кивнул.
– Вот как ты меня за руку схватил, так дракон снова и двинулся. И тебя за собой потянул, как живой…
– Как живой, – повторил Федор.
Он помнил только тихий скрежет шестеренок, крик Августа и боль во всем теле, а потом память превратилась в черную дыру.
– Я думал, ты меня отпустишь. – Сейчас Август разговаривал больше сам с собой, чем с Федором. – У тебя глаза такие были… И хватка железная. Удивительно, что кости мои целы, так ты крепко держал. А потом мужики прибежали, которых позвала Анфиса. Меня кое-как на площадку вытащили, а вот твои пальцы разжать все никак не могли. Ты меня не отпускал. И дракона, тварь эту железную, тоже не отпускал. И дрался… Четверых завалил, пока кто-то тебя бутылкой из-под вина по голове не огрел.
Вот, значит, отчего так болит голова, из-за бутылки. Здоровой рукой Федор ощупал затылок. Под пальцами обнаружилась большая шишка, огрели его знатно.
– Ты угомонился только после этого, но руку мою все равно не отпустил, пришлось силой разжимать. А что это у тебя за браслет такой? – Впервые за все время разговора Август стал похож на себя прежнего. – Что за металл, не пойму.
Федор посмотрел на браслет. Тот потемнел и вид имел неказистый, прав оказался Аким Петрович.
– Это память, – сказал он после недолгих раздумий, и Евдокия согласно кивнула. – Об одной встрече.
