– Я ведь до сих пор так и не поднялся на башню, – сказал он трагическим шепотом сразу, как только увидел Федора. Даже о здоровье не справился. Собственные беды всегда волновали его больше бед людских. Федор не обиделся, он уже привык к несносному и малость странноватому характеру Августа. – Ждал тебя.
– Вот он я.
В отличие от Августа Федор не боялся ни башни, ни бронзовых фигур, особенно теперь, когда знал правду.
– Тогда пойдем. Нечего время терять! – сказал Август, но так и остался в нерешительности на месте, а на его мясистом носу выступила капелька пота.
– Хотите, я сам посмотрю?
По глазам было видно, что хочет, но гордость победила страх.
– За кого ты меня принимаешь?! – Берг приосанился, выпятил грудь и попытался втянуть живот. – Это мое детище! – Он посмотрел на часовую башню со странной смесью любви и ненависти. – Я должен, – добавил с мрачной решимостью.
По лестнице он поднимался первым, давая Федору понять, кто здесь главный. Федор не возражал, но на всякий случай держался настороже, боялся, что из-за тонкой душевной организации Август может выкинуть что-нибудь этакое или просто по неосторожности свалиться с лестницы. Но обошлось, до смотровой площадки они добрались без приключений.
Бронзовые фигуры были на своих местах и казались спящими. Но именно в этой их сонной неподвижности и таилось нечто неправильное, жуткое. Август шагнул было к дракону, но остановился на середине пути, сжал руками виски.
– Не могу, – сказал так тихо, что Федор едва его расслышал. Лицо его при этом залила нездоровая бледность. – Понимаю, что был пьян, что в том происшествии наверняка нет ничьей вины, кроме моей собственной, но не могу… Он меня не отпускает. Вот стоит только глаза закрыть, и я вижу.
– Дракона?
– Не знаю. – Август утер мокрое от пота лицо. – Глаза одни только вижу. Желтые глаза… Вот тетка твоя сказала, что на башне той ночью мог быть кто-то еще, и я обрадовался, подумал – мало ли, может, мальчишка какой пробрался, включил механизм по незнанию. Ведь могло такое быть? – Он посмотрел на Федора требовательно и просительно одновременно.
– Могло.
– Вот и я думаю, что могло, а сердце, – Август ткнул себя пальцем в грудь, – другое нашептывает. Не было на башне никого, кроме нас с тобой. Это, Федя, я сейчас про людей говорю, про обычных человечков.
– Я понимаю. – Федор подошел к смотровому окну, и Август испуганно вздрогнул, обеими руками вцепился в прекрасную даму, прохрипел: – Отойди, видеть не могу…
Федор послушно отошел.
– А теперь я вижу сны, – сказал Август задумчиво. – Удивительные сны. Мне снится остров. И замок на нем. Из черного камня. И башня… – Он мотнул головой, – нет, не башня – маяк! А еще шипение навроде змеиного. Пробовал напиться, пробовал вообще не пить, ничего не помогает. Что со мной, Федя?
– Я не знаю.
Он и в самом деле не знал. Возможно, догадывался, но не знал наверняка.
– А замок красивый! Такой красивый, ты и представить себе не можешь. И башня, которая не башня, а маяк. Зачем на озере маяк? А, Федя?
Федор ничего не ответил, не было у него ответа на этот странный вопрос.
– И руки зудят. – Август оторвался от прекрасной дамы, посмотрел на свои пухлые ладошки. – Рисовать хочется, творить… Три башни, Федя! Три чудесные башни! Красная, белая и черная… Чем не память о смутьяне и гуляке Августе Берге? Чем не памятник? – Он немного помолчал, а потом сказал совершенно будничным тоном: – С механизмом, я думаю, ты тут сам разберешься, а я пойду выпью чего-нибудь. Мари интересовалась, когда куранты заработают, я сказал, что скоро, так что ты меня не подведи. А за приглашение спасибо. Приглашение твое очень кстати. Тянет меня на остров. С той самой ночи и тянет. Может, правду людишки о нем говорят? Может, есть там, – он ткнул пальцем куда-то себе под ноги, – кто-то?
Вместо ответа Федор пожал плечами. Не станешь же рассказывать Августу про Нижний мир. И не потому, что не поверит. Скорее уж потому, что поверит…
* * *
Плыть на остров вместе с Федором и Августом Евдокия отказалась наотрез.
– Без меня обойдетесь, – сказала с мрачным злорадством. – Когда придумали этакую глупость, небось, меня не спрашивали. Вот теперь сами все… без меня!
Евдокия злилась, и злость ее была Федору непонятна. В том, что Август познакомится с обитателями острова, ему не виделось ничего дурного. Наоборот, в этом была очевидная польза, если не для Августа, так для Айви.
– А хорошо тут! Привольно! – Август обеими руками держался за борта лодки, подставлял румяное лицо по-осеннему скупому солнцу. – Вот сколько лет живу в Чернокаменске, а на острове не был ни разу. Не жалует здешний люд остров-то. – Он сощурился, посмотрел на Федора. – А ты, как я погляжу, россказней не боишься и на острове не в первый раз.
– Не в первый, – согласился Федор. – Тетушка Акиму Петровичу помогает, ну и я иногда.
– А презабавная личность – этот ваш островной отшельник. Давно хотел с ним познакомиться. Вроде есть он, а вроде и нет. Один на таком большом острове…
– С внучкой.
– Да, с внучкой. Айви, если не ошибаюсь? Девица хоть привлекательная? Есть на что посмотреть?
Наверное, Федор слишком громко скрипнул зубами, потому что Август глянул на него с интересом, усмехнулся.
– Значит, привлекательная, – сказал весело. – Да ты не бойся, Федя, мне чужие девицы без надобности. Душой и сердцем я предан одной-единственной даме. Она капризна и своенравна, она то уходит от меня, то возвращается, терзает мое бедное сердце.
Анфиса не была ни капризна, ни своенравна. Да и приходила к Августу по первому зову.
– Муза – жестокосердное создание, куда более жестокосердное, чем земная женщина. И непостижимое. Бывали дни, когда мне казалось, что она больше не вернется, но после той ночи, – Август зачерпнул озерной воды, плеснул себе в лицо, – после той ночи она меня не покидает, она пообещала, что останется со мной до гробовой доски.
Признание получилось одновременно торжественное и мрачное. Август знал толк в такого рода вещах. Больше он не сказал ни слова, не отрываясь смотрел на приближающийся остров, и во взгляде его Федору попеременно чудился то восторг, то ужас.
– Какая красота! Какое величие! – Он заговорил, лишь оказавшись на острове, с нежностью погладил черный валун, которых на берегу было бессчетное множество. – Веди меня, Федор, я готов!
Их уже ждали. Айви сидела на крыльце и, лишь завидев гостей, сорвалась с места, подбежала к Федору. Он сжал ее ладошку и едва сдержался, чтобы не поцеловать. Может, и поцеловал бы, если бы не деликатное покашливание. Август смотрел на Айви с восхищением, но это восхищение было особого свойства. Так истинные ценители смотрят на прекрасную статую или картину. Во взгляде этом не было ничего плотского и ничего пошлого – один лишь чистейший восторг.
