– Не сейчас… Вечером зайдешь, – широко зевнув, ответила она.
Парень яркий, эффектный, настоящая зажигательная бомба. Хорош он в постели, но Ника с ним больше не хочет, он для нее – одноразовый, использовала – и в утиль.
Он взял ее за плечо, потянул на себя и перевернул на спину. Ника недовольно глянула на него. Что за вольности?
– А ты будешь вечером? – спросил Эдик.
– Буду, – не моргнув глазом, соврала она.
– Уверена?
– Это что, допрос?
– Не будет тебя сегодня вечером, уедешь ты в свою Москву. Самолет, поезд?
– Космолет.
Ника поднялась с кровати, взяла с трюмо сумочку и отправилась в ванную. Не было у нее желания выслушивать всякий вздор. Но еще больше не хотелось, чтобы этот доморощенный мачо шарил в ее сумочке, пока она принимает душ. Мутный он какой-то… И кто ему сказал, что она приехала из Москвы? Может, уже заглянул в паспорт?
– Когда я выйду, тебя уже не должно здесь быть, – сухо бросила Ника, открывая дверь в ванную комнату.
В шестнадцать часов она должна быть в аэропорту, машина уже заказана.
Контрастный душ освежил ее, горячий – расслабил, холодный – взбодрил. Вытираться она не стала, надела банный халат на мокрое тело и вышла из ванной как новенькая. Но настроение тут же упало при виде Эдика. Он был уже одет, но уходить, судя по всему, не собирался. Парень развалился в кресле, нога на ногу, на столе бутылка, в руке стакан с виски.
– Я же сказала! Пошел вон!
– Ты ведешь себя как самая настоящая стерва! – снисходительно ухмыльнулся Эдик. – Да ты и есть стерва! Но хочешь быть хорошей перед мужем…
– Нет у меня мужа! Я сама по себе! – угрожающе сверкнула взглядом Ника.
Но, судя по всему, не произвела должного впечатления на проходимца. А как еще назвать человека, который задумал грязную пакость?
– А почему в Питер приехала? Оторваться вдали от дома?
– Я не собираюсь перед тобой оправдываться.
– От кого ты прячешься?
Ника молча прошла в спальню, оделась, накрасилась на скорую руку, вышла, небрежно бросила на пол саквояж от «Армани». Все, она готова покинуть номер, и плевать, остается Эдик или нет.
– Уезжаешь? – ехидно усмехнулся он. – Может, присядешь на дорожку? Кино посмотрим. – И взял со столика пульт, включил телевизор.
Ника разозлилась, увидев на экране сцены их собственного извращенного секса.
– Ты идиот? – резко спросила она.
– Я думал, ты спросишь, сколько это будет стоить.
– Не бойся, тебя не убьют.
– Меня?
– У меня в сети пять борделей, два десятка массажных салонов, я сама принимаю клиентов. И это знает весь город, в котором я жила.
– Возвышенск или Москва?
Ника презрительно скривила губы, все-таки это «чмо» заглядывало в ее паспорт.
– Езжай в Возвышенск, спроси, кто я такая. Только не задерживайся, а то вдруг я разозлюсь.
– Тогда что?
– Ты когда-нибудь видел, как людей закапывают заживо? А я видела. Закопают, а потом смотрят, как земля шевелится. Даже крики слышны. Хочешь попробовать?
– Напугала! – Эдик попробовал изобразить глумливую насмешку, но вышла какая-то жалкая гримаса. Смогла Ника переиграть его – страшно ему стало.
– А еще можно крысу в ведро бросить, а тебя на это ведро посадить. Угадай, через какое место крыса выползать будет?
– И кто меня посадит? – нервно хихикнул он.
– И посадят, и крыса будет. Мой тебе совет, засунь подальше свою запись.
Ника взяла сумку и победным маршем, слегка поигрывая бедрами, покинула номер. Раз так вышло, она отменит одно такси, закажет другое, а в аэропорту купит билет на более ранний рейс. Если с билетом не повезет, она уж как-нибудь перетопчется пару часов. Все что угодно, лишь бы не видеть это ничтожество с его жалкими увертками…
За себя она не боялась. Егор вернется еще не скоро, ему добавили срок за нападение на начальника колонии, и, если Эдик решит пробить ситуацию вокруг нее, он уткнется своим длинным носом в пустоту. Ну а если вдруг до Егора все же дойдет эта запись, Эдик получит пулю в затылок. А Ника лишь посмеется над жалким неудачником. Да, в прошлом она вела себя плохо, но Егор ее за это простил. Да и как могло быть иначе, если она закрыла его от пули. Сама не поняла, как это произошло, дернул черт, но ведь было. И в больнице она лежала, изображая из себя умирающего лебедя. Сцену перед ним разыграла, а он повелся – и простил ее, и остаться обещал. На что не пойдешь ради любви… А она любит его, не без этого.
Они созданы друг для друга, и он это понимает. Потому они и вместе, пусть и на расстоянии…
Сначала заголосил петух, затем закудахтали куры, еще чуть-чуть, и замычит корова, но до нее так и не дошло: Ника ударила пальцами по кнопке дурацкого будильника. Чай, не в деревне живет, чтобы на утреннюю дойку подниматься. Молоко ей завозят целыми машинами, причем личное участие вовсе не обязательно. И ничего не случится, если она отберет у ночи лишний часик.
Но не успела она заснуть, как запиликал телефон. Если молоко скисло, то и без нее разберутся. Хотя и не факт.
– Да! – Голос ее прозвучал строго, начальственно.
– Привет! Муж далеко? – нахально спросили на том конце провода.
Она оставила Эдика в Питере вчера, а сегодня уже не должна была о нем помнить, но этот недоумок не унимается. На стационарный телефон позвонил, видно, пробил его по базе – через адрес в ее паспорте. Думает, что очень умный…
– Нет никого, подъезжай. – Она решила не выказывать свою злость.
– Порнушку посмотрим? – хихикнул Эдик.
– Ну, сначала с тобой сделают то, о чем я говорила, а потом да, посмотрим, как это было… Кстати, и крысу привези, чтобы далеко не ходить. Одно другому не помешает.
В трубке послышались короткие гудки, и Ника невесело усмехнулась. Боится Эдик, но с нее не слазит. На «слабо» пытается ее взять, для того и позвонил рано, чтобы выяснить, кто с ней в постели. В принципе, он правильно ее понял – не зря она в Питер из Москвы ездила, от надзорного глаза пряталась. И бояться есть кого…
Ника уже засыпала, когда позвонили в дверь. Неужели Эдик? Неужели он уже здесь, в Москве? Она вскочила, кинулась в коридор, вывела на экран домофона изображение с лестничной площадки.
Егор?! Вот уж кого она никак не ожидала!
Егор улыбался, глядя на нее. Добродушно улыбался, даже мило, но с высоты своего положения – с железобетонного постамента уверенности в себе. Прическа у него, лицо свежее, разглаженное, подбородок выбрит до синевы, приличный костюм. Не похож он был на зэка со справкой об освобождении. Как будто из санатория приехал, а не из зоны откинулся. Ника помнила их первую встречу, сопляком он тогда был, а сейчас – глыба, закаленная, обтесанная. Эта же гранитная глыба и во взгляде. Он улыбается, а тяжесть из глаз давит, выжимая правду из глубин души.
