Он почти уверен был в том, что в камере установили «прослушку». И надзиратель наблюдал за ним, возможно, снимал на видео. Знал, но вслух наговаривать на Оголева не боялся, более того, делал это нарочно.
– Но я здесь. Оголев лично распорядился доставить меня к тебе. А знаешь почему? Он знает, что тебя приговорили. Все, не жилец ты, Виталий Михайлович. Сход все решил, а я должен привести приговор в исполнение.
Егор повел плечом, и в ладонь из рукава выскочил финский нож. Оголев позволил ему пронести «перо», и Егор понимал зачем. И Каучук должен это знать.
Каучук вжал голову в плечи, со страхом, но без паники глядя на него. Он все понимал и сейчас хотел только одного – чтобы все закончилось как можно скорее.
– Не жалует Оголев нашего брата, – сочувственно вздохнул Егор. – Не хочет он, чтобы я гулял на свободе. Сейчас решу с тобой, а он меня за это «закроет» – лет на пятнадцать и этапом – на Тайшет, дрова рубить… Ты меня понимаешь, Виталий Михайлович?
– Давай быстрее! – Каучук зажмурил глаза в ожидании удара.
– Не понял ты меня… – покачал головой Егорыч. – Тебе дается шанс заслужить прощение. Ты можешь умереть вором, а не «крысой». Если смелости хватит… – И Егор протянул ему нож, жестко, без всякой насмешки глядя на него.
– Вором?
– Вором, – кивнул Егор. – А я расскажу бродягам, как было дело. Они тебя поймут. И простят.
– А ты простишь? – Каучук потянулся к нему, взял нож.
– И я прощу.
Егор остался с голыми руками, и Каучук теперь мог сам посадить его на нож. Но страха в его глазах не было. Там только приговор – жестокий, но справедливый. И шанс на доброе имя…
Каучук покрутил «финку» в руке, со слезами на глазах посмотрел на Егора и прошептал:
– Глупо все вышло.
– Запоминается последний поступок. Если это поступок.
– Прости.
Егор кивнул, глядя, как Виталий Михайлович подносит острие ножа к своей шее. Надо всего лишь решиться и сделать последнее в жизни движение, тогда клинок пробьет артерию, и все…
Каучук решился. Выгнулся дугой, загоняя нож в шею, дернулся, погрузив его по самую рукоять. Сделал последний выдох, опустил голову и затих…
Все, нет больше старого вора. Осознал он свою вину, раскаялся и не упустил последний шанс. И не узнает он, что Лариса распродала его имущество и сбежала вместе с Касатоновым, который по этому случаю уволился из органов. А Оголеву с этих денег ничего не досталось, Егор знал это точно. А кинули его или он ничего не просил, это не важно.
Не смог он прижать Оголева на злоупотреблении, а сам ушел от удара – предъявить ему нечего, и в самое ближайшее время он окажется на свободе. Там противостояние с ментами продолжится. И так всю жизнь… Он сам выбрал свою судьбу и жаловаться мог только на себя. Но так он и не собирался жаловаться: не то у него воспитание…
Марина, казалось, сошла с обложки глянцевого журнала – красивая, роскошная, блистательная, в стильном коротком платье под распахнутым настежь плащом. Прическа, черты лица, линии фигуры – все безупречно, как выстрел в «десятку». Ника бы обзавидовалась, глядя на нее. Но Ника сейчас в Москве, и у нее дела.
– Я хочу с тобой поговорить.
Она смотрела на него серьезно, без всякого кокетства – верный признак важного, возможно, делового разговора, но при этом едва заметно покачивалась на высоких каблуках. Эти едва уловимые движения предназначалась для Егора, для страстного мужчины, которого он пытался спрятать в себе.
– Говори. – Он сглотнул слюну, чтобы смочить пересохшее горло.
Марина без предупреждения нагрянула в офис автосалона, где он иногда появлялся. Сегодня он был здесь, и не совсем понятно, как она об этом узнала. Неужели выслеживала?
– Мне нужна работа.
– Ну, с этим без проблем.
– Этот автосалон оформлен на меня. – Она смотрела на него спокойно, без смущения во взгляде.
– Ну, пока да…
Нужно было менять форму собственности, чтобы не вышло, как у Каучука с Ларисой. Женщины – народ опасный, коварный. Но в то же время жизнь без них превращается в существование…
– Не надо ничего менять. Я тебя не предам. – Она, казалась, была в этом уверена на все сто. Но при этом Егор не видел в ее глазах ни телячьей нежности, ни собачьей преданности.
– Мы с тобой расстались, – сказал он, стараясь сдерживать эмоции.
– Да, но я не хочу искать другого мужчину.
Егор снова сделал глотательное движение. Он и сам этого не хотел. Он любил Марину, и будет больно, если она станет чьей-то. Да, такой он эгоист…
– Я живу с Никой.
– Ника в Москве, а я здесь. Ты можешь жить с ней там, я возражать не буду. – Она пыталась сохранять спокойствие, и это у нее получалось, как у человека, который долго репетировал. Но голос все-таки дрогнул. Не так уж и просто давалась ей роль.
– Она бывает и здесь.
– Хорошо, я постою в сторонке, когда она здесь.
– Ей не понравится такой расклад.
– Мне он тоже не нравится, но я готова терпеть, – заученно парировала Марина.
– Так нельзя.
Лицо у нее дрогнуло, ноздри дернулись, как у маленькой девочки, которая собиралась расплакаться. А слезы будут, но Егор может их и не увидеть. Марина повернулась к нему спиной, направилась к выходу. И он вдруг понял, что никогда ее больше не увидит, если не остановит сейчас. Вскочил с кресла, догнал ее у самой двери, взял за плечи, развернул к себе. Она всхлипнула и прошептала:
– Я не могу без тебя. – Ткнулась носом ему в грудь, обняла, прижалась. И разрыдалась, заливая его рубашку слезами.
Егор не мог оттолкнуть ее. Да и не хотел. Слишком дорога ему Марина. Перед Никой неудобно, но ведь он не собирается ее бросать. И с ней будет, и с Мариной. Возможно, это самый честный вариант из всех, которые только возможны…
