- Вашбродь, - азартно зашептал Кольчужкин. - Может...
- Может, все может, - Севастьяненко потер лоб, сделал изнывающему от нетерпения матрос знак помолчать, и задумался. Действительно, красавец. А американцы - моряки не очень, в русском флоте об этом знали все. И на кой им тогда крейсер? А вот ему, Севастьяненко, он весьма пригодился бы.
Надо сказать, мичман тоже был не чужд карьеризму. Честолюбия у него хватало, и тот факт, что он в столь юном возрасте получил под командование боевой корабль, причем корабль серьезный, лишь подстегнуло его желание двигаться дальше. Ведь адмирал недвусмысленно дал понять: кто корабль захватил - тому и командовать. А что американцы вроде бы нейтралы - так кто потом разберет?
Будь на месте мичмана кто-нибудь постарше, он, несомненно, осадил бы зарвавшегося юнца, покрутил пальцем у виска, прописал брому... Розг, наконец. Однако никого, кто мог бы вправить ему мозги, рядом не оказалось. Зато непомерные амбиции, свойственные начинающему пирату не меньше, чем сидящему рядом напарнику, начали стремительно надуваться, а быстрота мышления, свойственная большинству миноносников, разом отодвинула размышления о возможных последствиях на задний план.
- Собирай всех, - азартно выдохнул Севастьяненко. - И передай, чтобы думали, как мы его можем оприходовать, а не водку жрали.
- Да какая здесь водка, - скривился Кольчужкин. - Так, запах один.
- Не пить, - жестко и раздельно повторил мичман. - Если завтра этот корабль уйдет, мы останемся с носом.
Матрос кивнул, встал и вразвалочку пошел прочь. Именно так, спокойно и не торопясь - это не привлекает внимания, в отличие от ползания по-пластунски. Севастьяненко еще раз посмотрел на корабль, потом на порт - и в его голове начал медленно выкристаллизовываться план. Вновь припав глазами к биноклю, он на несколько минут отрешился от окружающего мира. И любой, кто хорошо его знал, сказал бы в тот момент, что улыбка мичмана при этом была многообещающей и очень, очень нехорошей.
Порт Вейхайвей, через двенадцать часов
В каждой стране к армии относятся по-своему. Где-то военными гордятся, где-то военных боятся... Ну, и еще много промежуточных вариантов. Вот только просматривается среди них одна интересная закономерность. В странах, которые веками боролись за существование, грызясь с себе подобными, население которых успело сформироваться как единый народ, отношение к профессии военного уважительное. Это не так ярко выражено среди крестьян, для которых все, что связано с войной, синоним разорения, но подавляющее большинство элиты считает армейскую службу честью. Ну, по крайности, достойным занятием, право на которое надо еще заслужить. Офицер и джентльмен - британский термин, но он равно относится и к французам, и к русским, и к гражданам многих других стран.
В САСШ дело обстояло совсем иначе. Хотя подавляющее большинство населения этой страны и составляли потомки выходцев из Европы, полноценной элиты в классическом понимании к началу двадцатого века там не сформировалось. Более того, люди, которые могли бы ею стать, оказались уничтожены в тяжелейшей гражданской войне между Севером и Югом. Причем, как ни обидно это звучит, воевали они преимущественно на стороне проигравших. Ну а свято место, как известно, пусто не бывает. Вот и заняли пустующую нишу финансисты - те, кто в большинстве случаев не мог прославиться подвигами на стезе защиты родной страны, зато вертел большими деньгами. И ничего удивительного, что при таких раскладах статус армии оказался совсем иным, чем в Старом Свете.
Для большинства американцев военная служба была всего лишь работой. Тяжелой, грязной, не очень хорошо оплачиваемой, а стало быть, не самой лучшей. Разумеется, находились исключения, патриоты, свято верящие, что служение своей Родине с винтовкой в руках доблесть, но большинство все же считало, что проще и выгоднее заниматься чем-нибудь другим. Чтоб платили побольше, а рисковать поменьше. Соответственно, воинская служба в их глазах выглядела если не приютом для неудачников, то чем-то очень близким. И результат был соответствующим - службу американские военные тянули ни шатко, ни валко, и не могли похвастаться ни рвением, ни дисциплиной. Да и выучка у них была, откровенно говоря, так себе.
Нет, разумеется, американцы могли подраться. Вон, у Испании же войну выиграли, и это притом, что изначально адмирал Сервера сумел переиграть своих американских визави и на короткий период даже перехватил стратегическую инициативу. Но затем американский флот, в значительной мере благодаря количественному и качественному преимуществу, смог передавить испанцев. В САСШ первую выигранную у европейской державы войну не без основания считали серьезным достижением, забывая, правда, о том, что Испания - страна третьесортная, находящаяся, вдобавок, на закате своего могущества. Так что та победа была не показателем мощи, а, скорее, поводом для самоуспокоения. Уверенность американцев в своих силах моментально переродилась в беспечность, и ничего удивительного, что караул на палубе крейсера «Нью-Орлеан» тупо проспал момент, когда за них взялись всерьез.
Плеск за бортом был настолько слабым, что оказался неразличим на фоне волн. Даже вздумай кто-нибудь именно в этот момент прислушаться, все равно он ничего не заметил бы, а двое лениво травящих байки американских матросов бдительностью не отличались. В результате они проворонили не только момент, когда незваные гости подплыли к их кораблю, но и то, как они поднялись на палубу крейсера. Наверное, они никогда не слышали о том, как во время рейда эскадры коммодора Перри к берегам Японии на его флагманский корабль проникли японские разведчики. Тихо поднялись на борт, тихо посмотрели все, что хотели и так же тихо ушли. Правда, по неграмотности не поняли, что увидели, но это уже вторично. Важен тот факт, что проникнуть на борт корабля незамеченным вполне реально. Однако американские матросы проявили непростительную беспечность. Может, потому, что сами не блистали образованием и знанием истории, а может, их просто успокаивал тот факт, что крейсер находится на военно-морской базе дружественной европейской державы.
Русским морякам до легендарных ниндзя было, конечно, очень далеко, а до не столь легендарных, зато более профессиональных, казаков еще дальше. Однако все они имели боевой опыт, и не только на море, но и в десанте на вражеские города. Все понимали, что если их обнаружат, то просто-напросто перебьют, а выжившие, попав в руки англичанам, позавидуют мертвым. Все это вместе взятое оказалось хорошим стимулом и еще лучшим учителем, а потому с первой частью операции проникшие на борт корабля моряки справились без сучка, без задоринки.
Часовой, прислонивший винтовку к щиту носового шестидюймового орудия, не успел ничего понять. Просто на затылок ему обрушилось что-то очень тяжелое, и сознание выпорхнуло из организма. Если бы ему сказали, что русский приложил его не тяжелой дубиной и даже не прикладом, а просто кулаком, он бы не поверил, хотя это было истинной правдой. Но просвещать его в подобных тонкостях никто не собирался. Просто аккуратно придержали тело, чтобы не шумело при падении, и тихонечко оттащили в темноту. Пришел в себя он только утром, с головной болью и ощущением, что многое в этой жизни он ночью пропустил.
