Казалось бы, грузовой корабль водоизмещением свыше десяти тысяч тонн, штука большая. А снаряд, даже шестидюймовый, напротив, маленькая. И может он, к примеру, сделать дыру в корпусе, а потом бессильно зарыться в уголь, которого полные трюмы, или даже рвануть там, не причинив никому особого вреда. А может разнести что-нибудь на палубе или покалечить надстройки, что тоже неприятно, но при этом не столь уж и опасно. Однако конкретно этому снаряду приспичило угодить прямиком в одно из орудий транспорта. И просто взорвись он - это было бы еще пол беды. Покалеченное орудие и выбитая взрывной волной и осколками прислуга это, конечно, плохо, но терпимо, вот только как раз этим снаряд не ограничился, а вызвал детонацию сложенных тут же боеприпасов. И русским еще повезло, что снарядов там лежало «всего» пять штук.
Артиллеристы возле неудачливого орудия погибли мгновенно, исчезнув в яркой вспышке взрыва. У второго орудия на ногах осталось двое легкораненых, но продолжать бой они не могли. Ливень осколков сделал свое дело, и орудие попросту заклинило, в результате чего осуществлять горизонтальную наводку стало невозможно. То же орудие, в которое попал снаряд, и вовсе разметало на запчасти, и сейчас его погнутый взрывом ствол торчал из надстройки транспорта, пробив его не хуже рыцарского копья. В палубе зияла огромная дыра, и пожар не возник лишь из-за очередного шквала, моментально залившего водой горящие доски. Ход транспорт, разумеется, не потерял, но главное было то, что сейчас он оказался практически безоружен перед разогнавшимся наконец и быстро настигающим его крейсером.
На мостике «Ниитаки» его командир бодро потирал руки. Для самурая жест нетипичный, однако сдержаться он не мог. Русские, сопротивлявшиеся упорно и умело, наконец-то получили свое. Вспышка на корме транспорта была впечатляющей, и сразу после нее огонь по «Ниитаке» прекратился - как отрезало. Это могло означать лишь одно - русский корабль получил серьезные повреждения, и, хотя продолжал медленно набирать ход, это уже ни на что не влияло. Уйти от полноценного крейсера не сможет ни один пароход, так что вопрос его потопления упирался лишь во время и в количество затраченных снарядов. А вот как раз последнее из-за сильной килевой качки грозило оказаться весьма значительным. Хорошо еще, волнение было не столь сильным, чтобы оголять винт, но и без этого проблем хватало. Так что покончить с транспортом следовало как можно скорей, а для этого снизить и без того небольшую дистанцию. По прикидкам японца, с мили даже его криворукие наводчики смогут уверенно поражать цель, а если что, можно сблизиться и сильнее.
Неладное он почувствовал, когда было уже поздно. Крейсер под Андреевским флагом, вынырнувший из-за широкого корпуса транспорта, на миг заставил командира японского корабля потерять дар речи. В самом деле, все так хорошо шло, они почти догнали русских и уже добились трех попаданий. Два шестидюймовых снаряда вырвали куски борта, а непонятно как попавший в цель семидесяти шести миллиметровый, несмотря на слабость по сравнению со «старшими братьями», на деле оказался самым опасным. Взорвавшись у основания трубы, он не смог ее свалить, мощности взрыва не хватило. Тем не менее, снаряд серьезно повредил легкую конструкцию, тяга упала, и впервые с начала боя русский пароход начал терять скорость. Все замечательно - и вдруг такой финал!
Однако, как ни крути, ничего еще не было решено. Да, по формальным признакам «Нью-Орлеан» - а это был именно он - выглядел для японцев неминуемой гибелью. Он был почти на четверть больше, лучше вооружен и защищен, а после модернизации и повреждений японского корабля еще и быстроходнее. Теоретически «Ниитака» казался обреченным, только вот японцы, народ храбрый и упорный, не собирались опускать руки. Вместо этого они тут же перенесли огонь на нового противника и начали отворачивать влево - скверная погода давала шанс затеряться на океанских просторах. Спустя минуту заговорили и русские орудия.
Надо сказать, богиня удачи сегодня играла не в шахматы, а в кости, и вместо жесткой логики бал правила вероятность. А она, как известно, отличается непредсказуемостью, что бы ни думали по этому поводу математики. И в результате бой вновь пошел совсем не так, как ожидалось, и на циркуляции, с неопытными артиллеристами, безжалостно валяемый из стороны в сторону крутой океанской волной японский крейсер не только достал русских первым. Он ухитрился сделать это дважды, и его попаданиям сопутствовал успех.
Первый снаряд взорвался практически безвредно. Корабли работали практически прямой наводкой, на такой дистанции траектория снарядов была пологая, и броневая палуба «Нью-Орлеана» была практически бесполезной. Тем не менее, сказалась скверная привычка японских фугасов взрываться при столкновении с малейшим препятствием. Там, где бронебойный снаряд с восторгом проломился бы в нутро корабля, имея неплохие шансы достать до чего-нибудь важного, у фугасного дело кончилось пшиком. Не простым, конечно, а громким и красочным, но все равно пшиком. Метровая дыра в обшивке высоко над ватерлинией, не захлестываемая волнами и потому относительно безобидная, дождь из осколков, отразившихся, в основном, в море. Даже раненых не было. А вот следующий фугас постарался за двоих и дел натворил изрядно.
Попадание в мостик или боевую рубку, когда там находится командир, это чаще всего «золотой снаряд». Лишившись управления даже на короткое время, боевой корабль становится крайне уязвим. В данном случае попадание можно считать «золотым» вдвойне, потому что на мостике «Нью-Орлеана» находились и его командир, и старший офицер крейсера. И если тот факт, что капитан решил находиться на мостике, а не в боевой рубке, через зауженные щели которой, да еще и в шторм, был отвратительный обзор, еще подлежал оправданию, то старший офицер просто обязан в бою находиться в другом месте. Его задачей являлось, в том числе, принять командование в случае гибели командира, однако сейчас он, в нарушение кровью написанных уставов, решил посмотреть на бой с наилучшего ракурса. Молодость причина такого поведения, но отнюдь не его оправдание, и когда половина мостика и все, кто на нем стояли, исчезли в ослепительной вспышке взрыва, у японцев были шансы как минимум оторваться от преследования. Но, так уж получилось, что именно в тот момент в боевой рубке находился человек, сумевший принять командование.
Лейтенант Трамп уже который день пребывал в странном расположении духа. Именно так, не приподнятом, не мрачном, а странном. После боя с британцами, в котором ему, пускай даже только из чувства самосохранения, пришлось принять самое деятельное участие, вверг его в состояние, приличествующее больше русскому интеллигенту. Проще говоря, он мучился сомнениями - все же ему пришлось отказаться от подчеркнуто выбранной позиции стороннего наблюдателя, и вступить в противостояние с теми, кто, как минимум, говорил с ним на одном языке. Таким образом, и это Юджин хорошо понимал, он автоматически поставил себя вне закона. С другой же стороны, и без того приятельское отношение к нему русских офицеров разом сменилось на уважительное. И это было неожиданно приятно, чего Трамп, считавший себя старым циником, не ожидал. Плюс к тому, с фактически занятой им должности артиллерийского офицера его никто подвинуть не пытался, и теперь лейтенанту пришлось еще и расчеты орудий натаскивать, а доля в добыче выглядела столь заманчивой, что... В общем, сейчас в душе американца царил настоящий раздрай, а видящие его состояние русские лишь понимающе улыбались.
