– Я не глупенькая! – с возмущением воскликнула я и подскочила, чтобы уйти прочь от этого не в меру наглого инкуба.
Но не удержалась на затекших от долгого сидения ногах и рухнула обратно на диван, дополнив список эпитетов Саймона еще и «неуклюжей». Или «неповоротливой».
Мужчина фыркнул, когда я, ругаясь, начала растирать ноги. Наклонился и коснулся рукой чувствительной кожи под коленкой, отчего я чуть не дала ему в нос. Неожиданность тому была причиной или бешено забившееся сердце, не знаю.
– Поцелуй меня, Ария, – вдруг хрипло попросил инкуб.
Такого поворота дел я точно не ожидала.
Завороженная взглядом темных глаз, я облизнула губы, отчего эти глаза стали еще темнее.
– Ария… – шепнул он, обогрев мои губы дыханием.
Наваждение спало, и я отшатнулась.
– Вы только что с невестой расстались! – напомнила я. – И меня ненавидите!
Резкий толчок – и я оказываюсь лежащей навзничь на диване, а Саймон нависает сверху и прижимает мои слабо сопротивляющиеся руки к подлокотнику над головой. И губы все ближе.
– А-а-апчхи!
Инкуб растерялся. Он явно не ожидал от меня такого поворота событий и настраивался на другую концовку этого перформанса.
– Будь здорова, – пожелал он.
– Апчхи! – повторила я для закрепления результата. – Апчхи! Апчхи!
Уж то ли легла я так неловко, что нос заложило, то ли что, но расчихалась не на шутку. С момента, когда Саймон меня выпустил, и до того, как я прекратила чихать, прошло минут пять, не меньше.
– Простыла, – заключил не слишком трезвый инкуб. – Я же говорю – вечно у тебя все через одно место.
– Ну здаете, – прогнусавила я, – одно бесдо у вас в…
– Иди, нос промывай. Сейчас тебе принесу градусник, у меня, кажется, где-то был.
Как оказалось вспоследствии, не таким уж пьяным оказался Саймон Кларк. Может, притворялся, может, от шока протрезвел. Мне и самой стало немного обидно, теперь я в его глазах сущее дитя, разгуливающее под дождем и простывающее на каждом шагу.
– У бедя голова болит, – жалобно добавила я из коридора. – Дайте зелье.
– Чему там болеть, ты в нее только ешь! Шляпу и ту не носишь. С утра сдам тебя отцу, и не надейся, что получишь «отлично» по практике.
С этими словами Саймон Кларк исчез где-то в кухне, а я действительно вернулась в выделенную мне комнату.
* * *
Я все же заболела, причем довольно серьезно. За какую-то пару часов подскочила температура, пропал голос и адски заболело горло. Тут уж и речи не шло не то что о возвращении домой, я до ванной комнаты-то едва доползала. Остаток ночи, конечно, не спала и до ужаса устала.
Когда первые лучи солнца осветили комнату, вошел инкуб.
– Есть для тебя две новости, – произнес он, – обе не очень. Твой отец в командировке, мать на слете не то муз, не то фей. Так что забрать они тебя не смогут. И вторая – твоя полоумная подружка совсем слетела с катушек, собрала вещи и уехала в неизвестном направлении. По старой дружбе я попросил Уита ее найти.
– Не-е-ет, – простонала я. – Только не Уит. Я серьезно, скажите ему, чтобы не искал! Иначе Шер никогда со мной не помирится.
Брови Саймона от удивления поползли вверх, но спрашивать он ничего не стал. Потом я перевела взгляд на его руки и слабо улыбнулась.
– Кнопочка!
На руках мужчины действительно сидела моя собака. Я, помню, долго думала над именем, и Шер предложила назвать Кнопочкой, уж очень прелестный был у нее носик. Хорошо хоть, Шер ее не забрала!
– Да, зверя твоего тоже отдали мне, как и вещи. Слушай, Темпл, вот как ты умудряешься быть везде? На моей работе, в моем доме?
– Хватит, – хныкнула я. – Я же не виновата, что заболела.
– Нет, – вздохнул Саймон. – Не виновата.
Кнопочка весело тявкнула и ткнулась в мой нос. По собачьим меркам он был явно нездоровый: горячий и сухой, поэтому я почувствовала, как эта пушистая зайка ласково лижет его кончик.
– Фу, Кнопочка! – Я громко чихнула, собаку отнесло на пару десятков сантиметров назад, и я встретилась взглядом с двумя удивленными глазками.
Меж тем Саймон колдовал над какими-то колбочками и склянками. Запахло паленым, инкуб грубо, но тихо выругался и ко мне повернулся уже с ложкой, наполненной зельем, от которого шел пар.
– Ам! – сообщили мне, прежде чем сунуть под нос ложку.
Как послушная, но очень глупая девочка, я выпила лекарство и только потом спросила:
– А это что?
Голос больше напоминал предсмертный хрип утопленника. Если бы я услышала такой ночью, перепугалась бы до смерти.
– Это от головы. А это, – Саймон воспользовался тем, что мой нос снова оказался наглухо заложен, и сунул мне в рот несколько круглых таблеток, из тех, что имели сладкую карамельную оболочку, а внутри были до ужаса противные с мерзким травяным привкусом, – от простуды.
– Все? – поморщилась я.
– Нет, еще от температуры надо выпить зелье.
Дело довершил бутылек серой мутной жижи, на вкус напоминающей молочный суп. Меня передернуло, когда бутылек опустел.
– Ну? – спросил Саймон. – Легче?
– Не-ет, – вздохнула. – Дайте сладенького.
– Сладенького? В доме из сладенького есть только ликер. Подозреваю, твоя мать меня струной удушит за такое лечение, хотя водки с перцем я б тебе налил.
– Алкоголик, – фыркнула я.
– Спи! – раскомандовался инкуб. – До завтра как минимум. Желательно не просыпаясь, мне нечем тебя кормить.
– Я не хочу есть.
– Это пока температура не спала. Если до вечера тебе не станет лучше, вызову целителя, учти.
– Нет! – тут же отреагировала я. – Только не это, меня же оставят на больничном до конца практики!
– Значит, придется выздоравливать. Все, хватит болтать, ведьмочка. Оставить тебе зверя?
– Оставь. – Я притянула уже сопящую Кнопочку к себе, и от прикосновения к теплой, пушистой собаке стало немного легче. – Спасибо, господин Кларк.
Он остановился в дверях комнаты и обернулся:
– Уж зверя-то из меня не делай. Я тебе почти родственник. Но при свидетелях буду все отрицать.
* * *
Проспав под действием зелья остаток дня и половину ночи, я более-менее поправилась. Смогла есть и изредка даже дышать. Едва голова перестала раскалываться от дикой боли, я сразу же начала думать. И не скажу, что мысли были веселыми.
Первый вопрос – действительно ли я болела так сильно, что понадобился ритуал? Но вряд ли отец стал бы рисковать моим здоровьем только ради мифического удачного брака в перспективе. Нет, он все же любил меня и не мог подвергнуть такому риску.
