«Рудольф — центростремительная сила: все должно устремляться к нему, все должно делаться так, как он хочет, — рассказывал Марио Буа, знавший обо всем, что творится в театре, от своей жены, балерины Клер Мотт. — Он говорит быстро, отрывисто, на безупречном английском и ломаном французском. Если просишь его повторить сказанное, он злится. Мы должны все понимать сразу, все угадывать на лету»
[56]
.
«Рудольф желал контролировать все, — жаловался один из администраторов. — Он хотел присутствовать везде, и это оказалось его первой ошибкой. Люди испугались, что он просто проглотит труппу, а он, вдобавок ко всему, вел себя абсолютно недипломатично: не хотел понять саму структуру театра, любил повторять, что директор он и полномочия даны ему… Вот почему работа у него не пошла. Ему хотелось везде сунуть свой нос».
Новый директор требовал от труппы очень многого. Сам он проводил в театре столько времени, сколько было необходимо на тот или иной момент — чаще всего до двух-трех часов ночи. Он передвинул начало первого танцкласса с полудня на десять часов и сам ежедневно присутствовал на его занятиях. Далее всех ожидали шесть часов репетиций, и избежать этого у танцовщиков «Град-опера» не было никакой возможности. Одна из солисток жаловалась: «Для него важным было присутствие на репетиции всех артистов. Сначала он долго занимался кордебалетом, и нам, солистам, приходилось ждать часами, пока, уже в конце, он не просил нас станцевать наше па-де-де. Мы уже были остывшими, в мышечном плане это очень тяжело…»
И не только в мышечном… Ведь, как точно подметил Руди ван Данциг в своей книге о Рудольфе, ни в какой другой профессии возможности профессионала не выставляются напоказ столь же безжалостно, как в балете. Все танцовщики, от мировых знаменитостей до начинающих из кордебалета, присутствуют на уроках под присмотром педагога. Кроме того, за ними частенько наблюдают хореографы, балетмейстеры, художественные руководители и прочие лица, находящиеся в репетиционном зале.
Артисты оказались полностью погруженными в работу и абсолютно оторванными от окружающей реальности. Дошло до того, что в перерыве между двумя репетициями считалось не совсем приличным даже сходить за покупками в магазины рядом с театром, в котором теперь с утра и до позднего вечера проходила их жизнь. Опять же, существование солистов в этом плане оказалось относительно сносным, ведь их гримерные в Гранд-опера были устроены по принципу небольших квартир: диваны, душ и даже кухня.
— Посмотрите, у меня нет никаких отвлекающих моментов, — говорил Рудольф журналистам. — Нет личной жизни, нет семьи. Я противостою возрасту, потому что все крутится вокруг моей работы. Я занимаюсь только этим.
И действительно, его любовь к своему делу, каким являлся балет, была абсолютной. «Какая у нас потрясающая профессия! — говорил он иногда коллегам, пребывая в хорошем настроении. — Мы занимаемся тем, что любим, а нам за это еще и платят деньги!».
«Меня неожиданно погрузили в какой-то сюрреалистический мир, — признавался Рудольф через два года работы в «Гранд-опера». — Долгое время у меня не было ни секретаря, ни телефона, ни даже стула».
Отсутствие всех вышеперечисленных атрибутов власти не мешало ему работать с полной отдачей. Нуреев продолжал ставить русскую балетную классику, прежде всего П.И. Чайковского.
Апофеоз наступил в 1984-м, когда разыгралась так называемая «война лебедей». На протяжении четверти века в «Грандопера» царствовала версия «Лебединого озера» в постановке советского хореографа Владимира Бурмейстера — пожалуй, самая спорная из всех существующих. Спектакль, к примеру, открывала сцена, вызывавшая резкие нарекания критики, где на прекрасную музыку интродукции (вступления к балету) бестолковым зрителям объяснялось, как именно принцесса Одетта, собирающая полевые цветы, была превращена в белого лебедя злым волшебником Ротбартом. Эту редакцию балета со счастливым концом Рудольф не без оснований считал «третьесортной» и называл ее «эрзацем «Лебединого озера». Но объявление им предполагаемой новой постановки «Лебединого» весной следующего года было воспринято труппой крайне отрицательно. Особенно после транслирования по французскому телевидению нуреевской постановки этого балета, осуществленной семнадцать лет назад для Венской оперы, где сам постановщик, еще молодой и полный сил, танцевал главную партию вместе с Марго Фонтейн, столь невыигрышной в образах Одетты-Одиллии.
Рудольфа поразил консерватизм труппы. Положения не спасал даже успех «Раймонды», поставленной Нуреевым почти сразу же после принятия директорского поста. Этот поздний шедевр Мариуса Петипа стал первым полнометражным балетом Рудольфа в «Гранд-опера». Молодая талантливая балерина Элизабет Платель исполнила в этом спектакле заглавную партию вместе с Шарлем Жюдом в роли Жана де Бриена. Позднее Платель довелось танцевать «Раймонду» с балетной труппой Большого театра в качестве приглашенной солистки. Она и сегодня признает Раймонду своей самой любимой партией.
В ситуации с «Лебединым озером» Рудольф послушался голоса сердца, и поступил весьма мудро: он решил откровенно поговорить с артистами балетной труппы, собрав их всех вместе. Присутствующие были приятно удивлены его речью:
— Общение между директором и 150 артистами не может быть простым. У меня импульсивный темперамент, и в пылу работы, во время репетиций, я могу употреблять крепкие выражения либо какие-то чрезмерные действия, единственно предназначенные для того, чтобы как можно лучше выразить волю к преодолению самого себя и к абсолюту и передать это танцовщикам. Возможно, мои жесты и слова могли вас ранить, и я прошу за это извинить меня…
Рудольф предложил труппе хитроумный выход из ситуации: сейчас он планирует поставить в «Гранд-опера» свою версию «Лебединого», а в следующем году — возобновить версию Владимира Бурмейстера. В результате исполнители смогут сами сравнить обе версии и выбрать ту, в которой им захочется танцевать и дальше. Нуреев прекрасно понимал: он предложит им такую постановку, которая сразу сделает версию Бурмейстера никому не интересной!
Премьера нуреевского «Лебединого озера» состоялась в «Гранд-опера» 20 декабря 1984 года. Рудольф не ошибся: спектакль собирал полные залы как на первых представлениях, так и на последующих. А 29 декабря партию Одетты-Одиллии танцевала девятнадцатилетняя Сильви Гиллем. После завершения спектакля под гром аплодисментов на сцене появился Рудольф с микрофоном в руке:
— Я имею честь и удовольствие назначить Сильви Гиллем танцовщицей-этуалью (звездой) «Гранд-опера»!
Ради юной дебютантки Рудольф попрал устои театра: вековую традицию последовательного восхождения новичков по ступеням «иерархической» лестницы, от последней линии кордебалета через партии вторых солистов — к ведущим. Но Сильви стоила того, и труппа только выиграла, имея такую балерину!
Отныне Нуреев покончил с назначением этуалей по приказу администрации, а стал делать это публично, в присутствии аплодирующих зрителей.
