— И как, много уже увидел?
— На первый взгляд здесь нет ничего особенного, — ответил Бен. — Но того, что есть, в достатке.
Эннилин уловила нотку неуверенности в его голосе — будто Бен еще не понял, нравится ему на Татуине или нет.
Он повернулся к ней:
— Прости — я не хотел обидеть твою родину. У меня и в мыслях не было судить о целом по его части. — Бен снова принялся собирать посуду.
— Нет, ты совершенно прав, что судишь о Татуине по одной его части, — сказала Эннилин, оглядывая свое хозяйство. — Песчинки, поселения, поселенцы — мы все крайне мало отличаемся друг от друга. Так всегда было, и никогда не будет иначе.
— Я стараюсь избегать слов «всегда» и «никогда», — возразил Бен, принимаясь вытирать уже вымытую тарелку полотенцем. Он заговорил со всей серьезностью: — То, что казалось постоянным, незыблемым, порой быстро меняется, да так, что не узнать. И часто не к лучшему.
Она пристально посмотрела на гостя. Что же, он мягок внешне, а внутри тревога? Многие ее знакомые были устроены иначе — приходилось терпеть, пока через слои грубости проступит доброта, если она вообще имелась. Может, в этом и заключался секрет его характера.
— С тобой что-то произошло, так ведь, Бен?
— Нет, — ответил он, разглядывая тарелку. И чуть слышно добавил: — Не со мной.
Он вдруг отвернулся и принялся протирать столы. Бомера, сидевшего неподвижно за столиком наедине со своей кружкой, он обошел, стараясь не беспокоить.
— Уж он-то знает, что такое — наблюдать, — просияв, сказал Бен восхищенно.
Бомер не шелохнулся. Его взгляд был по-прежнему устремлен в кружку, из которой шел пар.
— Интересно, что он там видит, — проронила Эннилин. — И зачем, в сущности, приходит сюда что ни день? — Порой она гадала, что за горесть обрушилась на родианца.
— Ты говоришь на родианском? — уточнил Бен.
— А сам он на нем говорит? Столько лет прошло, а я о нем ничего не знаю и не ведаю. — Хозяйка приподняла бровь. — И не только о нем.
Бен поглядел на стенной хронометр.
— Что же, мне пора расплатиться за канистру воды и бежать, — сказал он. — Твои болельщики скоро вернутся.
Он направился к груде прозрачных контейнеров в углу. Выбрав один и отставив его в сторону, гость повернулся и выудил горстку кредитов из глубин плаща.
— Подожди-ка, — сказала вдруг Эннилин, пока он отсчитывал нужную сумму. Она направилась к двери в гараж. — Давай встретимся снаружи.
Удивленный Бен поднял голову:
— Мне действительно уже пора.
— Не спеши, все успеется. Я мигом.
Бен мялся на крыльце магазина с бутылью в руке. Дверь гаража растворилась, и оттуда выехал старый спидер Х-31. Подрулив к гостю, Эннилин остановилась и вылезла наружу.
— Еще пару часов никого не будет, — сообщила она, протягивая руку к баклажке с водой. — Я тебя отвезу.
— Что ты, не нужно!
— Все будет отлично, — возразила хозяйка, приподнявшись. — Мы сейчас заскочим в стойла и посадим Рух на заднее сиденье.
— Это вообще возможно?
— Мои дети ездили сзади. Значит, диких животных возить можно.
Бен оглянулся, явно встревоженный:
— Послушай, не надо. Утро выдалось на славу — я и не знал, как мне это было нужно. Но как ты оставишь магазин без присмотра?
— Так там никого нет, кроме Ульбрека и Бомера. Думаю, они обойдутся без меня. — Эннилин излучала уверенность. Она наконец добилась того, чтобы он хоть немного оттаял, и пусть только попробует снова обратиться в камень! Она протянула руку гостю, не замечая еле слышного воя в отдалении. — Все нормально, Бен. Сбережешь немного времени. Давай поедем.
Вой стал громче — и Бен широко раскрыл глаза, внезапно переменившись в лице. Он схватил Эннилин за руку:
— Осторожно!
Она углядела лишь краем глаза, как нечто медного цвета вылетает из-за угла гаража. Возникшая из ниоткуда машина зацепила ее лендспидер, и тот завертелся на месте.
За долю секунды до этого Бен бросился на Эннилин, сбивая с ног, и оба повалились на песок. Небо над ними почернело, когда его затмило днище кренящегося Х-31. Лендспидер с грохотом воткнулся в синтекаменную стену, по которой пошла огромная трещина.
Бен осторожно откатился, и ошеломленная Эннилин привстала. Ее машина сидела на брюхе неподалеку от двери гаража. На правом борту красовалась вмятина, левый двигатель отвалился и висел. А позади Бена она наконец узрела и виновника происшедшего — красный «спортстер» Вики Голт. Весь его перед был смят, наполовину зарывшись в песок. За рулем, оцепенев, сидела сама Вика.
А на пассажирском месте — Джейб!
Эннилин вскочила, вне себя от тревоги, но, дойдя до места аварии, остановилась в недоумении. Сын смотрел на нее — и беспрерывно хихикал.
— Ма, привет! Мы дома!
Она почуяла запах дешевого лума, которым хатты поили зрителей на гонках.
— Ты что, издеваешься? — Ее взгляд переметнулся на Вику — тоже в подпитии. Эннилин перелезла через раскуроченный колпак кабины, чтобы подобраться к девице. — Вика!
Та, увидев надвигающуюся фигуру, тоже разразилась смехом:
— Маленький Джейбик цел и невредим, — пропела она сладеньким голоском. — Но кто же так ставит машину? Да еще в день гонок…
— Где твой отец?
Как по заказу, из-за угла гаража разудало вылетели еще два лендспидера. Первый — с Зеддом и Малленом — чуть не учинил вторую аварию. Второй, серебристый спидер Оррина, затормозил более аккуратно. За рулем была Келли, а Оррин переговаривался с тремя рогатыми деваронцами, уместившимися сзади. Те самые коммерсанты из Мос-Айсли, поняла Эннилин, с которыми друг ее семьи так надеялся заключить сделку.
— Мы в святом месте, дорогие гости, — долетел до нее голос Оррина, когда спидер остановился. — Отряхните песок с обуви и преклоните колена, когда мы окажемся внутри. — Выйдя из машины, он наконец узрел разбитый лендспидер и его хозяйку, которая решительно шла к нему. — Ого, — протянул фермер.
— Посмотри! — яростно прошипела она, всплескивая руками. — Посмотри, что они наделали!
Оррин подошел к «спорстеру». Вика и Джейб уже вылезли наружу и, хотя нетвердо держались на ногах, были целы и невредимы. Оглядев их, он перевел взгляд на трещину в стене гаража — и присвистнул.
— Ни дать ни взять еще один круг в Мос-Эспа, — громко сказал он.
Деваронцы рассмеялись.
Но Эннилин не была расположена веселиться:
— Твоя дочь пьяна! И она везла моего сына!
— Гонки закончились рано, — объяснил Оррин.
— И что? Это тебя извиняет?
