— Знаешь, о чем я мечтаю? О тихой, размеренной жизни, с
долгими прогулками, разговорами ни о чем и вечерами у телевизора. Чтобы ты была
всегда рядом и любила меня.
— С двумя последними пунктами — без проблем. Телевизор
я терпеть не могу, а к прогулкам обещаю приохотиться.
— Отлично. Вот сегодня и начнем. Я пошел бриться, а ты
пока подумай, куда мы поедем.
Когда он вернулся из ванной, у меня уже был план. Я даже
нашла карту области и проложила маршрут, о чем с гордостью сообщила Глебу.
Поездка в самом деле удалась. Мы немного погуляли в лесу, еще голому в это
время года, затем выехали к реке (отправились мы на “Шевроле” Глеба, моя машина
там не прошла бы) и устроились на высоком берегу.
— Если тебя интересует болото, оно в нескольких метрах
отсюда, — сообщила я, разливая чай из термоса.
— Идеальное место, — усмехнулся он. Через час,
стоя на краю обрыва, Глеб вновь повторил эту фразу:
— Идеальное место.
— Идеальное для чего? — отозвалась я, закончив
уборку после нашего импровизированного пикника.
— Ну, например, достаточно легонько толкнуть человека с
этого обрыва и… А тут еще болото по соседству. Загнал в него машину, и вообще
никаких следов.
— Кого ты собрался убить? — с притворной
суровостью спросила я. — Если меня, подожди бракосочетания, тогда получишь
наследство. А так, что за радость?
— Про наследство я и забыл. Зато тебе и регистрации
ждать ни к чему.
— Если ты будешь так шутить, я в самом деле столкну
тебя с обрыва, просто для того, чтоб не слушать всякие глупости.
Я направилась к машине, потому что шутка Глеба в самом деле
мне не понравилась. Он догнал меня возле “Шевроле”, у него было странное
выражение лица… Трудно объяснить… Он начал меня раздевать, прямо там, в
нескольких метрах от обрыва, под хмурым мартовским небом, на холодном ветру… Мы
занимались любовью до самого вечера, и покидать этот богом забытый уголок нам
совсем не хотелось…
— Он вел себя странно, — вслух сказала я, закончив
вспоминать. Я сидела на полу в обнимку с его курткой и повторила торопливо,
точно это могло подогнать мою мысль:
— Вот-вот, иногда он вел себя странно… Но это не
объясняет, почему он погиб.
Я огляделась еще раз. Кажется, я проверила все, никаких
результатов. Невозможно, чтобы у Глеба за эти месяцы появились какие-то дела, а
я о них не узнала. Впрочем, три месяца назад он вдруг увлекся рыбалкой. Меня с
собой ни разу не приглашал. А что, если это как-то связано с его прошлым?
Конечно, просто так уйти из дома, да еще на пару дней он не мог, вот и придумал
себе хобби.
— Должно быть что-то, — пробормотала я и с
удвоенной энергией продолжила обыск. Отодвинула софу, сняла картину, даже стены
простучала и оторвала плинтусы. Ничего. Нетронутым остался лишь письменный
стол, который я осматривала в прошлый раз. Я опять выдвинула ящики, тщательно
пролистала все бумаги, затем встала на колени и начала водить рукой по верхней
доске и вот тут… что-то нащупала. Изловчившись, я заглянула внутрь и увидела
клочок бумаги, приклеенный скотчем к обратной стороне столешницы ближе к
правому углу. В сильнейшем волнении я извлекла находку. Листок бумаги был
совсем крохотный, квадратик в клеточку, аккуратно вырезанный из тетрадного
листа. “Деревягин Александр Иванович”, — было написано на нем почерком
Глеба. И больше ничего. Никаких объяснений. Фамилия, имя, отчество неизвестного
человека, которые Глеб, записав, зачем-то тщательно спрятал. Находка ничего не
объясняла, скорее это даже походило на издевательство. Я с досадой отшвырнула
листок, затем подумала, подняла его и сожгла в пепельнице. На память я не
жалуюсь, а береженого, как известно, бог бережет.
Следующие несколько дней растянулись в вечность. Хотя
стараниями Володи я и была избавлена от забот о похоронах, лучше от этого не
стало, а возможно, было даже хуже, заботы отвлекают от горя.
В пятницу Глеба кремировали. К моему удивлению, народу
собралось немало, за прошедший год мы уже успели обрасти знакомыми. Их
присутствие меня тяготило. Я стояла в большом зале рядом с гробом и
отказывалась верить в реальность происходящего В момент прощания я не
испытывала ничего, кроме чувства какой-то досады, хотелось, чтобы все поскорее
закончилось. А получив урну с прахом покойного, я едва не хихикнула: это все,
что осталось от моего счастья? Верх нелепости. Выходя на улицу, я услышала, как
кто-то из служащих пошутил: “Покойный кремирован дважды” Но даже циничная шутка
не нашла отклика в моей душе: ни возмущения, ни обиды.
Поминки оказались мучительнее похорон, надо было что-то
говорить, выслушивать чужие речи… Когда все кончилось, я с облегчением
вздохнула. Володя и Светлана намеревались остаться у меня, но я категорически
отказалась от их предложения.
Всю ночь я не спала, чутко прислушиваясь. Вдруг рассказы о
душах умерших не такая уж чепуха и Глеб даст мне знак? В квартире стояла
мертвая тишина, лишь холодильник работал на кухне, а я тихо заревела и так
встретила рассвет.
К обеду приехала Светлана, держа под мышкой сверток.
— Что это? — удивилась я.
— Я подумала… не знаю, может, стоило показать тебе
позднее…
— Что это? — повторила я нетерпеливо, и она начала
распаковывать сверток. Стало ясно, это картина или большая фотография в рамке.
Наконец, завершив работу, Светлана приставила рамку к спинке дивана, и я
увидела портрет Глеба, выполненный карандашом. Кое в чем неизвестный художник
ошибся, но сходство, безусловно, было.
— Откуда это? — спросила я, удивляясь своему
спокойствию.
— Олег Кондрашов… он ведь не всегда бизнесом занимался…
Вообще-то, он художник. Ты не знала? Я попросила его, и он нарисовал по памяти.
— Спасибо, — немного подумав, ответила я.
Светлана, выпив со мной кофе, уехала, а я устроилась в
кресле напротив портрета и принялась рыться в своих воспоминаниях, но теперь
уже не обливалась слезами, а оценивала некоторые события весьма критически.
Влюбленные женщины, как известно, дуры, и я, к сожалению, не являлась
исключением Сознавать это было необидно, даже скорее удивительно, так как до
сего времени я считала себя весьма здравомыслящим человеком. Где-то через пару
часов я позвонила Федору.
— Я хочу приехать, — сказала я твердо.
— Сюда? Может, встретимся как обычно?
— Мне необходимо кое-что проверить.
— Что ж, приезжай.
