— А еще заказать военный оркестр, — поддакнула я и
отключилась.
На душе стало спокойнее, еще немного побродив по квартире, я
решила удивить мужа и испечь торт. Достала поваренную книгу и углубилась в
изучение рецептов. Вскоре стало ясно, торт мне не по силам, и я остановилась на
печенье по-домашнему. Кулинария никогда не была моим хобби, и времени я
потратила предостаточно. Когда наконец печенье оказалось в духовке, я перевела
взгляд на часы, а потом на телефон. Глебу уже давно было пора позвонить.
Я почувствовала что-то вроде укола в сердце и схватила
трубку. Глеб не ответил. “Ну и что? — пробовала я рассуждать
здраво. — Он мог его выключить или забыл подзарядить, и батарейки сели…”
Но беспокойство не проходило, напротив, усиливалось с каждой минутой. Я замерла
возле окна, ожидая, когда во дворе появится темно-зеленый “Шевроле” мужа. То и
дело набирала номер телефона, с каждым разом испытывая все большее отчаяние. И
вдруг заревела. Не помню, когда я плакала в последний раз. Я и в детстве не
злоупотребляла этим. Слезы катились по щекам, а я, вцепившись в трубку,
шептала: “Господи, ну пожалуйста…” — ожидая в любой момент увидеть машину Глеба
и выругать себя за дурацкую истерику.
Зуммер плиты заставил меня вздрогнуть. Я испуганно
оглянулась, успев к тому времени забыть о печенье. Выключила духовку и вновь
уставилась в окно. Со страхом перевела взгляд на часы. Три часа двадцать минут.
Еще один звонок остался без ответа. Он мог заехать в магазин за цветами… “Глеб,
немедленно, слышишь, немедленно ответь мне”. — “Телефон отключен или
находится в зоне недосягаемости”, — в который раз повторил оператор. “Я
убью его, я убью его… только бы он вернулся”. Четыре часа. Что с ним могло
случиться? Может, машина сломалась или какая-то непредвиденная задержка и он не
позвонил?
Ждать у окна больше не было сил. Я с трудом отыскала ключи
от машины, в досаде вытряхнув содержимое сумки на пол, и бросилась к своему
“Фольксвагену”, стоявшему во дворе. Проверила, включен ли мой телефон. Когда мы
встретимся, я буду чувствовать себя идиоткой. Ну и пусть, лишь бы встретиться.
На первом же светофоре я пролетела на красный, на счастье,
бдительных граждан в форме поблизости не оказалось. “Так нельзя”, — попыталась
я себя урезонить и поехала медленнее.
Город остался позади. Вот и указатель на Ярцево. Я свернула
с автострады, здесь дорога была узкой, в жутких колдобинах. Как обычно, по
весне заниматься ремонтом никто не спешил. Вот колокольня ярцевской церкви,
поворот… Ни одной машины не попалось навстречу. А если у Глеба сломался
телефон? Разве такого не бывает? Может, он уже дома? Я набрала номер квартиры.
Автоответчик моим голосом сообщил, что никого нет дома.
— Глеб, позвони мне, — попросила я и отключилась.
И вот тогда увидела машину “Скорой помощи”, она,
стремительно сокращая расстояние, неслась мне навстречу, мы поравнялись на
выезде из Ярцева. Наверное, уже в ту самую минуту я и поняла, что произошло,
прижалась к обочине, пытаясь справиться с дыханием, потом заставила себя ехать
дальше. За Ярцевом начинались места малообжитые — на ближайшие семьдесят
километров ни одного населенного пункта вдоль дороги. Лес сплошной стеной,
ближе к озеру луга. Еще один поворот. Впереди на дороге, возле обочины, стояли красные
“Жигули”, мужчина и женщина испуганно жались к своей машине. Я резко
затормозила.
Сначала я мало что поняла. Кроме красных “Жигулей”, на
дороге больше не было никакого транспорта, потом внимание мое привлек указатель
“Опасный поворот”, опрокинутый на асфальт, а метрах в сорока от дороги в поле
догорало то, что недавно было машиной. Искореженная груда железа, только номер,
как будто в насмешку, выглядел вполне различимым. 320. Рядом стоял милицейский
“газик”, и несколько мужчин топтались по соседству. У меня хватило сил выйти из
машины.
— Где он? — пролепетала я, но никто не обращал на
меня внимания, женщина продолжала испуганно жаться к “Жигулям”, а мужчину
позвал милиционер, и они вдвоем устремились к дымящемуся остову машины.
— Я его вытащить не мог, — вроде бы сказал он.
Не помню, когда пошел дождь, в ту самую минуту, когда я это
услышала, или гораздо раньше, я ничего не замечала вокруг. Я бежала к
“Шевроле”, увязая в земле, и дождь хлестал по лицу, я потеряла туфлю и
заплакала, а потом увидела милиционера, он поддерживал меня под локти, без
конца повторяя:
— Успокойтесь… Я ответила:
— Там мой муж…
— Там никого нет, — ответил милиционер. Мне
показалось, он бредит.
— Там мой муж! — заорала я, надеясь, что упаду в
обморок и это все как-нибудь прекратится.
— Его увезли. Здесь никого нет. Успокойтесь. Володя,
вызови “Скорую”, женщине плохо.
— Он жив? — пробормотала я, цепляясь за чью-то
руку и не слыша ответа. — Жив, — твердила я себе, а вокруг
молчали. — Где он? Куда его увезли? Да что вы молчите? Помогите же мне…
где он?
Следующие несколько часов я помнила крайне смутно, постоянно
балансируя на грани сознания. Должно быть, это и спасло меня от сумасшествия, в
противном случае пережить то время было бы мне не под силу. Первое отчетливое
воспоминание: я сижу в коридоре больницы, вокруг какие-то люди, им нет до меня
дела, и слава богу. Я забилась в угол, кутаюсь в кофту, пытаясь согреться.
Нелепая оранжевая кофта, откуда она взялась? Меня бьет озноб, я стискиваю зубы,
таращась на дверь прямо напротив. Вдруг она открывается, высокий мужчина в
белом выходит мне навстречу, сосредоточенно хмуря лоб и избегая моего взгляда.
— Это вы Шабалина? — спросил он строго, я не могла
ответить и молча кивнула, поднявшись. Он сунул руки в карманы халата и
протянул:
— Да-а-а… — Я ждала, секунды начали свой отсчет, время
сделалось физически ощутимым, давило на плечи, заставляя подгибаться колени.
Мужчина шагнул ко мне, подхватил под руки. — Сядьте. Вам плохо?
— Где он? — прошептала я, пытаясь поймать его
взгляд. Он упорно отводил глаза, нелепо пожал плечами. Нелепо, потому что на
мой вопрос должен быть ответ, а не это пожатие плеч… — Где он? —
задыхаясь, спросила я, голова кружилась, подступала тошнота, я боялась, что
меня вырвет прямо здесь, в этом сером унылом коридоре, пропитанном запахом
лекарств и безнадежностью. — Послушайте, — я схватила его за руку,
стиснула ее, должно быть, причиняя ему боль, потому что он недовольно
поморщился, — у нас есть деньги… Все что угодно… Только ради бога…
— Вам не сказали? — кашлянув, спросил он и
попытался вырвать руку, я уцепилась за нее, как за последнюю надежду.
— Простите меня, — горячо зашептала я, —
простите… Я сама не знаю, что говорю… я люблю его… мы женаты одиннадцать
месяцев, да поймите вы…
