С тех пор мы не расставались. Через месяц поженились, и все
это время я была абсолютно счастлива. Теперь, когда былое счастье оказалось
утраченным навсегда, эти несколько месяцев представлялись мне самыми
невероятными в моей жизни, повторить их никогда и ни с кем невозможно, и от
этого мое горе казалось мне безграничным, а дальнейшая жизнь никчемной.
Утро опять выдалось солнечным, и это причиняло почти
физическую боль, казалось, мне стало бы легче, погрузись весь мир в
беспросветную мглу. Позвонила Светлана.
— Полинька, я заеду через полчаса. Я безразлично
буркнула:
— Конечно.
Она приехала и, взглянув на меня, заплакала.
— Поля, так нельзя, надо держаться. Тебе ни в коем
случае не следует оставаться одной…
— Нет-нет, — торопливо ответила я, боясь, что
Светлана решит проводить со мной все время, а я теперь просто не способна
кого-то видеть. — На самом деле все не так плохо. Пройдет месяц, два, и я
начну привыкать. Все привыкают. Какие у нас дела? — облизнув пересохшие
губы, спросила я, стараясь перевести разговор в другую плоскость. В сочувствии я
совершенно не нуждалась.
— Надо сообщить родственникам, — начала Света, а я
перебила:
— Получается, что сообщать некому. У меня родни нет, и
у него тоже, если не считать отчима. Но ни его адреса, ни телефона в вещах
Глеба я не нашла.
— Ясно, — вздохнула Светлана. — В конце
концов, отчим не отец, можно сообщить позднее. Где он живет?
— В Екатеринбурге.
— Еще вопрос, смог бы он приехать… Скорее всего он
пенсионер, дорога дальняя… — Светлана говорила что-то еще, но я не слушала,
последнюю фразу ей пришлось повторять дважды, прежде чем я поняла, что она
хочет. — Нужна фотография Глеба.
— Зачем? А, да… У меня только свадебная.
— Свадебная не подойдет. К тому же его лица на ней
почти не видно…
— Другой нет.
— Как — нет? — не поняла она.
— Просто нет. И я, и Глеб терпеть не могли
фотографироваться.
— Неужели нет ни одной фотографии?
— Нет, — теряя терпение, ответила я.
— На паспорте, на военном билете наконец…
— Документы он взял с собой.
— И военный билет?
— Наверное. В столе его нет.
— Все-таки это странно, — нахмурилась Светлана. —
Ни одной фотографии…
— Странно, странно, — повторила я, цепляясь за это
слово.
А ведь действительно странно. Человек умирает, и после него
не остается никаких материальных подтверждений его недавнего присутствия на
земле. Одна фотография, где он, точно нарочно, отвернулся. Странно… Отчего ж,
все имеет свое объяснение. Умри я сегодня, и после меня тоже мало что
останется. Та самая фотография, где я уткнулась лицом в цветы… Вот именно.
Должно быть объяснение, должно…
Я поторопилась отделаться от Светланы. Как только за ней
закрылась дверь, я вернулась в комнату Глеба и еще раз тщательно просмотрела
бумаги в его столе. Ничего интересного. Документы, в которых чаще всего
фигурировало мое имя, договор на аренду ячейки в банке — все это составлено уже
при мне, здесь, в этом городе. О прежней жизни Глеба, до нашей встречи, мне
практически ничего не известно. Он, конечно, делился со мной детскими
воспоминаниями, забавными рассказами из веселой юности, но по большому счету
это ничего не значило. Теперь это вдруг меня испугало.
Вот тут мне бы проявить мудрость и оставить все как есть, но
горе сыграло со мной злую шутку, здравый смысл отступил, и я с удвоенным
рвением принялась рыться в бумагах. Вытащила все три ящика, встала на колени и
вскоре была вознаграждена за усердие. К задней стенке стола прилип клочок
бумаги. Я достала его. Обрывок какого-то текста, отпечатанного на компьютере.
“Меня удивляет ваше сомнение. Более того, вы сами находитесь в опасности,
сказать честно, я не дам за вашу жизнь и гроша, так что подумайте и сообщите
свое решение не позднее…” Далее текст обрывался. Я прочитала текст раз пять,
прежде чем до меня начал доходить его смысл. Глебу угрожали. Очень похоже на
письмо шантажиста. Ну конечно. Его гибель вовсе не несчастный случай, это убийство…
Телефонный звонок заставил меня вздрогнуть Я схватила трубку
и услышала незнакомый мужской голос:
— Полина Викторовна? Извините, что беспокою. Моя
фамилия Горшенин, я занимаюсь делом вашего мужа. Вы не могли бы приехать? Я
понимаю…
— Я приеду. Скажите, куда.
Он назвал адрес, а я начала лихорадочно собираться.
Вернулась к столу и спрятала найденный только что клочок бумаги в секретер,
заперев его на ключ.
Здание, куда мне предстояло явиться, находилось неподалеку —
пешком можно было дойти минут за двадцать, но я поехала на машине. Найденный
обрывок письма не шел из головы Я была уверена, что вызов в милицию как-то
связан с этим письмом, то есть не с ним, конечно, а с новым поворотом в деле.
Наверняка у следователя появились сомнения в том, что это несчастный случай.
Расследование — вещь, которая мало кому может прийтись по вкусу, но в настоящий
момент я хотела лишь одного: узнать правду. Впрочем, жизненный опыт
подсказывал, что правда — штука непростая и, как правило, малоприятная.
Горшенин оказался пожилым мужчиной в помятом костюме, с
усталыми глазами и лысиной, которую он тщетно пытался замаскировать. При моем
появлении он встал, представился и выразил сочувствие. Я кивнула, вглядываясь в
его лицо, ожидая сногсшибательных известий, но наш разговор меня разочаровал.
Для Горшенина Петра Васильевича дело было совершенно ясным. Несчастный случай.
Машина шла на большой скорости, после дождей обочина была грязной и скользкой,
машину занесло и отбросило в кювет, она несколько раз перевернулась, после чего
взорвалась и выгорела дотла, что и неудивительно, в салоне находилась канистра
с бензином, именно поэтому… Тут Горшенин несколько смешался, кашлянул и
торопливо продолжил. Вскрытие показало, что мой муж скончался не от ожогов, как
предполагалось вначале, хотя и ожогов вполне хватило бы, так как практически на
сто процентов кожный покров поврежден и…
— Вы видели, в каком он состоянии, — точно
извиняясь, добавил Петр Васильевич. Оказывается, Глеб умер от инфаркта. Приступ
случился в машине, именно поэтому он и не справился с управлением. Налицо
несчастный случай. Горшенин еще раз выразил мне сочувствие, и я поняла, что
разговор окончен. Поднялась и, точно во сне, вышла из кабинета.
