— Знаете, мне не всегда с ней легко…
— Вам бы лучше пойти и догнать ее, — говорю я.
Он благодарит и выходит. Я остаюсь одна за ресторанным столом, пораженная этой гротескной сценкой в духе «Короля Убю»
[20]
. Да плюс к тому счет за обед. Такой, что мне придется его оплачивать всю оставшуюся жизнь. Это вторжение Сеголен Руаяль и ее подозрения кажутся мне безумными. Но сегодня я ее хорошо понимаю. Она инстинктивно почуяла опасность, которую я сама еще не осознавала.
Близится президентская кампания. Наши встречи по-прежнему носят сугубо профессиональный характер. По крайней мере, я себя в этом убеждаю.
Он предлагает мне помощь в освещении этой кампании, а это подразумевает регулярные встречи, чтобы он мог посвящать меня в закулисные игры политиков. Я тотчас отказываюсь, чувствуя, что лучше держать некоторую дистанцию. Мне нравится его присутствие, ему нравится мое. Но наше сближение не совсем невинно, и я понимаю, что нужно соблюдать осторожность.
В течение этого периода мы видимся редко, зато часто перезваниваемся. Я пристально слежу за предвыборной кампанией Лионеля Жоспена и езжу за ним по всей Франции. За это время мне случается завести крепкую дружбу с несколькими моими собратьями по перу, среди них — Патрис Бьянкон, который позже последует за мной в Елисейский дворец. Франсуа Олланд завидует нам: мы переживаем волнующие моменты, то радостное возбуждение, что царит вокруг фаворита президентской гонки. Он тоже проводит встречи с избирателями, но его сопровождает мало журналистов. Он участвует лишь в многолюдных региональных сборищах, чьи участники будут голосовать за кандидата-социалиста; там-то я его и встречаю.
Двадцать первого апреля 2002 года Лионель Жоспен проигрывает первый тур президентских выборов. Впереди идет Жак Ширак, на втором месте — Жан-Мари Ле Пен, лидер крайних правых. Это полная катастрофа. Поздно вечером в «Ателье», выборном штабе социалистов, царит траурное настроение.
Я тщетно пытаюсь сдержать слезы. Меня охватывает то же отчаяние, тот же гнев, что и всех окружающих.
Наконец толпа соратников расходится. Мы, несколько журналистов, тоже выходим, чтобы выпить где-нибудь рядом. Уже первый час ночи. Франсуа Олланд разряжает атмосферу, шутит, пытаясь рассмешить всех нас. В этой трагической ситуации он, как это ему свойственно, прибегает к юмору. Юмор — его щит, его маска.
Мы вспоминаем заголовок одной из моих статей, посвященной проигравшему кандидату: «Жоспен попадет либо в Елисейский дворец, либо на остров Ре»
[21]
. В отличие от большинства моих коллег, я не удивилась его объявлению об уходе с политической арены сразу после поражения. Олланд восхищен моей прозорливостью. Внезапно смех затихает: появляется Сеголен Руаяль. Франсуа тотчас преображается. И уходит с ней. Но его прощальный взгляд предназначен мне и приводит меня в смятение.
Двадцать первое апреля 2002 года стало настоящим ударом как для моих друзей-журналистов, так и для членов Социалистической партии. Олланд оказывается на «переднем крае». Он дает мне свое первое интервью, подводящее итоги этой катастрофы. Мы сидим вдвоем в его кабинете. Он придвигается ко мне. Я стараюсь незаметно отодвинуться. Позже он напомнит мне эту сцену и мое смущение.
Мы продолжаем часто общаться. Именно в этот период начинают ходить слухи о нашей связи. Но они меня не тревожат. Вокруг все знают о моей жизни, о моих детях, о том, что мой муж работает в журнале. Наши близкие отношения с Франсуа Олландом — давняя история, и в ней нет никаких изменений.
Я все еще не чувствую того магнитного поля, которое возникает между нами, когда мы остаемся наедине. А вот со стороны видно: что-то происходит. Но я слепа, я не сознаю, что влюбляюсь. Дружба с легкой примесью флирта — да, между мужчиной и женщиной это возможно. Но не более того.
Какое-то время спустя, когда я еще нахожусь в «четырех колоннах» Национального собрания, ко мне подходит Сеголен Руаяль:
— Я хотела бы с вами поговорить.
— Конечно… когда?
— В субботу.
— Нет, по субботам я не работаю, я сижу с детьми.
— Тогда в понедельник в девять часов.
Это сказано тоном, не допускающим возражений.
Наступает день назначенной встречи, и она холодно здоровается со мной в своем кабинете в Национальном собрании.
— Вам известно, для чего я хотела встретиться?
Но напрасно она старается нагнать на меня страх, мне не в чем себя упрекнуть.
— Кажется, догадываюсь.
Она вскидывается:
— Ах, значит, вы в курсе слухов?
Я отвечаю: да, в курсе, сплетни вообще всегда ходили и ходят обо всех, а особенно о политиках и журналистах, и так будет всегда, но это не причина, чтобы им верить.
Она явно удивлена моей невозмутимой уверенностью, слегка оттаивает и спрашивает, каким же образом бороться с этой лживой информацией. Я предлагаю ей организовать обед вчетвером, в людном месте — она с Франсуа Олландом и я со своим мужем. Она одобряет эту идею. Мой муж в курсе этого дела, я все ему рассказываю, мне нечего скрывать.
Назавтра я улетаю в Индию, чтобы освещать официальную трехдневную поездку Жан-Пьера Раффарена, ставшего премьер-министром. Когда я возвращаюсь, муж говорит, что ему звонила Сеголен Руаяль с просьбой о встрече. На сей раз я возмущена: она переходит все границы. Еду в редакцию и звоню ей оттуда:
— Что это за игры? Это ведь вы известная персона, а не я. И это вы берете на себя риск, подтверждая сплетни, а не я. Пожалуйста, встречайтесь с моим мужем, если вам угодно: вы получите удовольствие, он очаровательный человек.
До сих пор меня ни разу не посещала мысль о романе с Франсуа Олландом. Вмешательство Сеголен Руаяль, которая, видимо, очень боялась такого романа, как раз и сделало его возможным в моих глазах, просто я этого еще не осознавала. Все было как-то зыбко и неопределенно.
Сейчас, когда я это пишу, Сеголен Руаяль вошла в состав правительства в качестве министра экологии. И меня вдруг осеняет. Все СМИ кричат о том, что она уже получала портфель этого министерства двадцать два года назад, в правительстве Пьера Береговуа. В тот год она как раз родила свою самую младшую дочь.
А я тогда была беременна своим первым сыном. И вот «Пари-Матч» поручил мне сделать репортаж о ней, прямо в родильном доме. Мне стало известно, что Франсуа Олланд и его пресс-атташе возражают против этого. Отвечаю своему начальству, что не стоит рассчитывать на ее согласие. В конце дня приезжаю домой, и вдруг раздается телефонный звонок. На проводе главный редактор, он в ярости:
— Очень советую тебе, в твоих же интересах, сделать этот репортаж! Сообщаю, что Сеголен Руаяль только что впустила к себе в палату телерепортеров TF1.
