Афелия подошла к аквариуму, где росли саженцы росянки, ловко выдернула один из них, подняла над собой — будто показывая кому-то.
— Вот это я превращу в настоящее чудовище! — мстительно сказала она, потом замолчала, сникла, медленно побрела к выходу. И Маргарите неожиданно стало жаль это существо, которое на миг показалось ей вовсе не опасным, а несуразным и жалким. «Может, мадам всего лишь никому не нужный ребенок? — подумала девочка. — Как те несчастные сироты, которых сдают в приют?»
В следующей «короткометражке» сияло-блестело лучезарное утро бабьего лета. Два молоденьких милиционера неуклюже топтались в оранжерее. Невысокий лысый человек в плаще склонился над трупом Гриши Садовника.
— Ясно, — говорил человек, — покойничек тут проводку чинил, вот и вдарило током.
— А бокалы и шампанское, товарищ следователь, да и костюм с галстуком? — возразил ему один из милиционеров. — Нарядно как-то для ремонта. Он, похоже, бабу ждал. Может, это она его «того»? Вот и на подъезде к хибаре следы от протекторов свежие, их эксперты сняли уже.
— Да мало ли кто к нему за рассадой ездил? — Следователь с досадой задвинул поднос и бокалы с бутылкой за плети вьюнка, подальше от посторонних глаз. — Сказано же: смерть наступила вследствие неосторожного обращения с электричеством, и — баста!
— Я как раз там бокалы и нашла! — воскликнула Маргарита.
— А вот цветка никакого и нет, — заметила Крапива, — наверное, Старушка Франкенштейн уже заезжала.
И точно, волшебный фонарь как раз выдавал картинку того вечера, когда дверь сторожки распахнула Наша Лилечка. Происходящее практически один в один совпадало с ее рассказом. Директриса стремительно вошла, увидела лежащего у стены Гришу, но совсем не испугалась, лишь хмыкнула, поправила на своей голове бейсболку и принялась внимательно осматривать помещение. Действительно прихватила с верстака блокнот и вырванную страничку, засунула в карман курточки, с трудом подняла горшок с цветком и, открыв дверь пинком ноги, удалилась.
— А сейчас, похоже, мы увидим самое главное, — торжественно сказал Че, — сам момент появления на свет госпожи Афелии.
В оранжерею из каморки вошел, насвистывая, Гриша Садовник. В белой рубашке, новом костюме, с безумно горящими глазами и встрепанной шевелюрой. Он торжественно нес на вытянутых руках поднос, где стояла бутылка шампанского, два высоких бокала и праздничного вида зажженная свечка. Но руки его предательски дрожали, было ясно, что он с трудом сдерживает сильнейшее волнение. Гриша водрузил свою ношу на зеленую травку около вьющейся гирлянды. Начертил на дощатом полу хорошо знакомую друзьям пентаграмму и еще более торжественно установил в ее центре горшок с афеляндрой оттопыренной, пока не переименованной в афелиум. Потом всплеснул руками, снова метнулся в каморку и вернулся с маленькой цифровой камерой, которую включил и направил на себя:
— Раз-раз-раз, — забормотал Гриша, глядя в объектив, — я должен запечатлеть это событие для истории. Такого человечество еще не знало! Как жаль, мамочка, что ты не дожила до этого момента. Ты бы порадовалась за меня. Сегодня главная мечта моей жизни осуществится. Это так странно — находиться всего в нескольких минутах от исполнения своих… грез. Мне никогда не нравилось слово «фантазия» — только «греза». Греза — она воздушна, она искрится, она все озаряет своим светом и наполняет смыслом. Та, что вот-вот появится на свет, будет грациозна, как сама греза. Девочка, родившаяся в цветке! Сколько лет в реторте моей души кипел этот образ, подогревался моей любовью, кипятился, исходил паром и искрами. Сколько книг я перечитал, в какие только дебри не залезал! Эльфы, покровители воздуха, царственные саламандры, живущие в огне, дриады — их свойства и качества должны были стать строительным материалом для Самой прекрасной. Много лет я смотрел на женские лица — и в мыслях перекраивал их, чтобы создать лицо своей возлюбленной. Я искал цветок, достойный своей мечты. И я его нашел, — тут Гриша перевел камеру на афеляндру-афелиум, — посмотрите, какой стройный стебель, какие гибкие ветви, упругие листья, как серебрятся его соцветия в лунном свете.
— Очень спорный вопрос, — пробурчал в этом месте герр Чертополох.
— Страшно ли мне? — продолжал между тем Садовник. — Нет, не страшно! Страшно жить без огня грезы, когда все лишается смысла. Но если твой путь освещен путеводным светом — нет ничего невозможного. И сегодня мы убедимся в этом!
Гриша, подперев камеру кирпичом, приладил ее на грядке, а сам быстрым шагом удалился в каморку и вернулся с двумя ретортами. В одной плескалась жидкость, напоминающая кровь, вторая будто полна была искристого, вихрящегося ветра. Гриша, левое запястье которого теперь перетягивал бинт, медленно, приговаривая что-то, вылил содержимое обоих сосудов в землю у корней афеляндры. Потом торжественно выпрямился, взял в руки камеру с грядки, направил ее в сторону цветка, приосанился и снова зашевелил губами. Зрачки его расширились.
— Читает заклинание, — шепотом прокомментировал Сильвестр, — вот только зачем он посторонний предмет в руки взял! Ох уж эти наклонности туриста! Сейчас же все испортит!
Чем дольше Садовник бормотал, тем сильнее цветок преображался. Он стал почти прозрачным, будто отлитым из стекла, и внутри стебля, от корней к макушке побежал, казалось, жидкий огонь. Стебель начал принимать очертания, отдаленно напоминающие женскую фигуру, у которой на голове, правда, еще лишенной лица, короной искрилась метелка. Остолбенев, Гриша во все глаза смотрел на происходящее. И тут его ослепило яркой вспышкой света: отделившись от соцветия афеляндры, вверх взмыло что-то типа шаровой молнии. Ударившись о потолок, оно шлепнулось на доски пола — и странное существо с переливчатой шкуркой, мелькнув длинным хвостом, юркнуло в зеленые заросли. Цветок, изрыгнув огонь, снова стал вполне обыкновенным, листья его поникли. Камера в руках Садовника заискрилась, и он еле успел ее от себя отшвырнуть: она полыхнула на прощание зеленым светом и бесследно исчезла.
«Там прибыло, здесь убыло», — прокомментировал Че.
А Гриша осел, схватившись за сердце, и, бормоча «нет-нет-нет», — раздвинул двумя руками гирлянду глицинии: из зеленого полумрака на него удивленно смотрели два огромных бирюзовых глаза, наискось поставленные на морде ящерицы.
Сначала Гриша онемел, застыл, как громом пораженный, потом, шепча: «Нет! Только не такая уродина», — попятился. Остановился, по его лицу текли слезы; вдруг оно исказилось гримасой, глаза засверкали, и с криком: «Я тебя породил, я тебя и убью!» — он устремился вперед. Ящерица, проявив завидную прыть, отпрянула. Однако Гриша успел ухватить ее за переливчатый хвост и дернул на себя, пытаясь вытащить. Тут отчаянно заискрило, Садовник вскрикнул и упал с раскрытым ртом, привалившись к стене.
— Вот те на, — удрученно протянула Корица, — похоже, просто имел место несчастный случай. Ничего себе Принцесса греза. Что это вообще за существо?
— Грезить надо осторожнее! — сказал Че.
— Отдаленно напоминает саламандру{43},— предположил всезнающий пекинес, наблюдая, как на экране из глубины оранжереи, раздвинув заросли, с грацией карликового тираннозавра рекса, крадучись, вышла на задних лапах ящерица. Передние неразвитые конечности выполняли функцию рук. Гребень, начинаясь с покатого лба, тянулся по всей спине, заканчиваясь мелкими зубчиками в районе гибкого хвоста.
