Вождям племен предложили присесть на ковер. Шарр-Ам ликовал в душе! Его план удался, и теперь ему незачем тревожиться: все жители Маргуша признали в нем царя. Он укрепил свою власть, прогнав бурю и пленив врагов. Его дворец поражает великолепием и надежно укреплен. Ни люди, ни бури не страшны за его стенами. Теперь он без труда завершит строительство, достроив все храмы, возведя еще одну стену вокруг дворца, оградив и место для трапез народа, дабы имел он защиту от всех опасностей и каждый шел бы в город-храм, как в надежное и безопасное место. Мечта Шарр-Ама почти сбылась. Оставалось немногое. Услышать от вождей всех племен клятву служить ему и разослать гонцов по всему свету с вестью о том, что есть теперь город, окруженный милостью богов, город-храм, где каждый возжелавший быть услышанным богами может принести жертву любому из них и получить благословение. Он, Шарр-Ам, царь Маргуша, тому опора!
Глядя на сидящих у его ног растерянных, грязных людей, называющих себя вождями племен, Шарр-Ам решим проявить свою милость и снисхождение.
– Готовы ли вы дать клятву верности Верховному жрецу и царю Маргуша? – высокопарно спросил Силлум, стоя по правую руку от царя.
Вожди оживились, зашептались. Но Силлум возвысил голос, назвав имя ближайшего к нему:
– Ты, Шаду!
– Клянусь! – гордо ответил вождь.
За ним клятву повторили все остальные, включая и Персауха.
Силлум призвал в свидетели Шамаша, как бога, вершащего правосудие, и, встав между троном и сидящими вождями, обратился к царю:
– Господин, твои верные слуги ждут твоего слова.
Шарр-Ам крепче сжал скипетр вспотевшей ладонью и сказал:
– Ваша преданность не будет забыта. Двери моего дворца всегда открыты для вас. Мои воины станут вашей защитой, мои жрецы будут служить каждому из вас, взывая к нашим богам о милости для ваших племен, – он перевел дух и другим голосом, без ноток возвышенности, а как равный равным, пригласил на пир.
Все последующее стало для Персауха пыткой. В каждом слове царя он слышал издевку над собой, в каждом взгляде Силлума он видел смешинки, бьющие по его гордости. Кусок не лез в горло, обожженное песком и обидой. Горький комок стоял в нем, и невозможно было свободному вождю проглотить его. Персаух опорожнил полную чашу воды и не притронулся к мясу. Он сидел, с нетерпением ожидая возможности уйти с этого позорного для него пира. Все вожди, казалось, забыли о своих страхах, выпив хмельной сикеры и набив живот сочным мясом. Сначала они шептались меж собой, а потом и вовсе балагурили, но никто не обращался к Персауху, его словно не замечали. Дождавшись, когда царь вышел, оставив пирующих веселиться в обществе музыкантов и танцовщиц, Персаух тут же покинул дворец.
Мерно покачиваясь на своем верблюде, вождь думал, как жить дальше. Он вспомнил, как торопился, когда ночью ехал в город-храм, как вослед ему летели слова Цураам: «Не ходил бы ты никуда…», и с досадой согласился: «Права, как всегда, права, все видит наперед! Что теперь скажет, когда расскажу о своем позоре?..»
Цураам, встретила мужа спокойно, но его понурый вид вызвал в ней жалость. Как ни сердилась она, как ни таила обиду за проданного сына, Персаух был дорог ей. Вся их жизнь прошла бок о бок, и в горе, и в радости – всегда они были вместе.
– Вижу, с недобрыми вестями ты вернулся, – заключила она, покачав головой и поцокав языком, как обычно.
– Права ты была, Цураам, зря я не послушал тебя, – покаялся Персаух, и это удивило жрицу. «Видать, растоптали твою гордость, муж», – подумала она, понимая, какой удар нанесли старому вождю.
– Ты никогда не слушал меня, не в том дело. Расскажи, что случилось. Вместе подумаем, так ли это плохо.
Персаух рассказал. Цураам слушала, не перебивая. Но в рассказе мужа она уловила горечь и обиду.
– Все ли так было, как ты понял? Не придумал ли ты сам того, чего не было? Говорила тебе и не раз – гордость твоя разум твой затмевает.
– Не знаю… но ведь так и было! Меня одного к себе позвал Шарр-Ам!
– А не особое ли уважение он тебе выказал? Не поддержки ли от тебя хотел, а?
Персаух озадачился.
– А то, что я всю бурю, как загнанный пес, просидел в его покоях, это тоже об уважении говорит?
Цураам положила свою сухонькую ладонь поверх руки мужа.
– Не до тебя царю было во время бури. Он себя спасал. Жизнь свою спасал, трон свой. Сдается мне, буря ему на руку оказалась. Вожди те ничего не поняли, глупцы! Жизнь свою погубили, и людей своих тоже. А другие, Персаух, просто испугались. Не знали они, как с тобой разговаривать. Ведь царь тебе особое внимание оказал. Не спеши выводы делать. Поживем – увидим, как все дальше сложится. А то, что ты клятву верности дал, это хорошо. Сдается мне, Шарр-Ам жизнь свою посвятил служению богам, а не войнам и славе предводителя. Царская тиара ему нужна, чтобы управлять городом, чтобы строить храмы, чтобы прославиться, как Верховному жрецу – жрецу, который с богами может разговаривать, к кому они благоволеют. Шамаш ему в помощь!
Персаух хотел верить жене, но обида так легко не уходит. Нравится ей терзать сердца людей.
– А как в немилость впадем, а, Цураам? Ведь не сегодня завтра придут гонцы от царя, снова людей попросят, зерно, мясо. Что делать тогда? Как я своих людей в неволю своими же руками отправлю? Кто я после этого? Свободный вождь или такой же подневольный, как они?
– Не спеши, Персаух. Нас боги тоже своей милостью не обошли. Сегодня мы почитали Иштар, как положено, восхваляли, хоть и без тебя. Сын наш тоже даром жреца не обделен. Он весь ритуал выполнил, и богиня приняла наши жертвы. Я видела – довольна она! Будем просить нашу покровительницу о благополучии нашего племени. Подскажет она путь. Да уже я знаю, с чьей помощью возвысится наше племя, наш род.
– Не пойму я, Цураам, о ком ты говоришь? Не о сыне ли нашем, Эруме? Все не успокоишься, все обижаешься на меня. А ведь без белого верблюда не было бы всего того, что мы сейчас имеем! – распалился Персаух. – А мальчика нашего я в хорошие руки отдал, к великому мастеру. Уж я-то в этом разбираюсь! И дом у него богатый, и руки золотые…
– Остановись, муж! – осекла его Цураам. – Не о сыне я говорю сейчас. Хотя дня без дум о нем не проходит!
– А о ком? – опешил Персаух.
– О девочке нашей. Ты и забыл уже… о Камиум. Вижу я впереди у нее великое будущее, а через нее и нам почет будет и уважение.
Персаух не стал возражать. Да и успокоила жена его гордость. В эту ночь за своими стенами уснул он без тяжелых дум. Да и о чем сожалеть? Его стражи охраняли покой его племени. Его люди доверяли своему вождю. А он постарается, найдет выход, чтобы защитить их и в милости у царя остаться! Не будь он Персаухом!
Глава 7. На все воля богов!
Камиум птицей летела по коридорам дворца, окрыленная тем, что ее госпожа – царица Иссур, попросила груш. Прижав к себе глубокую чашу, заполненную крупными зеленоватыми плодами, Камиум наконец миновала длинный коридор, скользнула в обеденный зал, свернула влево и попала в глухую комнату, из которой не было другого выхода. Переведя дух, Камиум развернулась и помчалась назад, теперь уже вспомнив, что по пути в хранилище, вошла она в обеденный зал через другой проход, который оказался дальше. Шмыгнув в него, юная жрица миновала еще одну комнату и на выходе из нее врезалась в человека, который как раз собирался войти. Чаша выпала из рук, и груши разлетелись по обе стороны порога. Не замечая того, с кем столкнулась, Камиум присела, подняла чашу и торопливо начала собирать груши. На первой же она увидела хорошую вмятину; из трещинок на тонкой кожуре сочился сок. Сердечко жрицы похолодело. Как теперь она подаст эти груши царице?! Еще мгновение назад окрыленная счастьем, сейчас незадачливая служанка чувствовала себя растерянной.
