– Не преувеличивай, Иссур, Эрешкигаль пока не до тебя…
– Я бы и рада думать так, но… скоро я уйду, Шарр-Ам. Потому и позвала тебя.
Откровенность, с которой Иссур произнесла эти слова, открыла царю всю их неизбежность. В его сердце появилась жалость.
– Неужели все так и есть?..
– Да, Шарр-Ам, так и есть. Я готовлюсь в дальний путь, и мне… мне страшно, Шарр-Ам!.. – неожиданно Иссур заплакала. Но тут же сжала зубы, остановив рыдания. Не хотела она, чтобы муж запомнил ее плачущей.
Шарр-Ам сам испугался. Он и не догадывался, насколько плохи дела жены.
– Не бойся ничего, ты лишь сменишь покои, но я тебе обещаю, твой вечный дом будет просторным, и в нем будет все, как и здесь. Ты ни в чем не будешь нуждаться – ни в воде, ни в еде, ни в слугах. Ты – царица! И останешься ею и после ухода.
В глазах Шарр-Ама Иссур разглядела тревогу.
– Испугала я тебя, муж, – она нашла в себе силы и мягко улыбнулась, – не беспокойся, не затем я позвала тебя, чтобы жаловаться. Я хочу, чтобы ты меня помнил. Я всегда хотела бы быть с тобой, но…
– Обещаю тебе, когда придет мой черед, я присоединюсь к тебе, и в Стране Без Возврата мы будем вместе! – перебил Шарр-Ам, крепче сжимая ее потеплевшие пальчики в своих горячих ладонях.
Иссур провела рукой по его щеке, притронулась к бороде, закрыв глаза от щемящего сердце удовольствия вновь почувствовать тепло мужа.
– Ты все так же нежна, – промолвил он.
– И, когда я уйду, ты будешь ощущать мою нежность воочию, всегда, когда только пожелаешь, – опустив руку, загадочно пообещала Иссур. – За тем я тебя и позвала, Шарр-Ам. Я думала о тебе все это время и подготовила для тебя девочку, обучив ее всему тому, что умею сама. Кто, как не я, лучше всех знает, как приласкать тебя, а? – игривые нотки прозвучали в слабом голосе. – Есть у меня молоденькая жрица, ее привела ко мне провидица из племени Белого Верблюда. Девушку зовут Камиум. Запомни, Шарр-Ам – Камиум. Она понравится тебе, не сомневайся. Но обещай, что призовешь ее только тогда, когда я займу свое место в новом доме.
Шарр-Ам удивился, но кивнул в ответ.
– Хорошо. Теперь я спокойно уйду. Когда ты будешь смотреть в ее глаза, ты будешь видеть мой взгляд, когда она будет ласкать тебя, ты будешь ощущать мои прикосновения, когда… – царица начала задыхаться.
Лукур вбежала в комнату. Шарр-Ам отошел от постели жены, с жалостью смотря на ее бледное лицо, которое даже румянец не мог оживить.
– Где Камиум? – приподняв царицу, прошипела Лукур.
«Камиум, Камиум, Камиум…» – прошелестело по коридорам многоголосое эхо.
– Я здесь! – звонкий голосок влетел в комнату, отчего Шарр-Ам вздрогнул. – Я здесь, госпожа, – Камиум ухватила с ниши флакон со снадобьем и поднесла к губам царицы.
Шарр-Ам скользнул взглядом по хрупкой фигурке жрицы, ее лица он не смог рассмотреть – она ускользала от него, вертясь, как осенний лист на ветру. Но ее голосок звучал в ушах новой песней. Впрочем, как только царь перешагнул порог покоев царицы, в последний раз взглянув в ее безжизненное лицо, он озадачился другими думами, забыв о молоденькой жрице из племени Белого Верблюда.
– Царица готовится в дальний путь. Пришлите ко мне Лефа и Силлума, – приказал он слуге, ожидающему его.
Зодчему предстояло в кратчайшие сроки построить усыпальницу, не уступающую по роскоши дворцовым покоям, а любимому жрецу царицы – подготовить обряд очищения.
* * *
Иссур умерла в знойный день. Лучи солнца, скользнув к ложу царицы из проема над нишей, осветили бескровное лицо. Не трепетали ноздри от втягиваемого воздуха, не подрагивали сомкнувшиеся веки, за которыми навсегда застыл прощальный взгляд. Посиневшие и слегка распухшие губы были плотно сжаты. Седые пряди неприбранных волос саваном прикрывали щеки, шею, грудь… Служанки с трудом перенесли застывающее тело на носилки, накрыли свою госпожу с головой и под мерные звуки гонга ее в сопровождении всей свиты понесли в особый храм, туда, где в течение трех дней душа будет прощаться с телом, а боги внимать гласу жрецов, рассказывающих о добрых делах усопшей и прося для нее светлого царства Ки
[59]
.
Пройдя весь дворец от покоев царицы, которые находились в его западной части, до большого двора между южной Песчаной башней и Храмом очищения, скорбная процессия остановилась перед узким входом, зияющим черной пустотой на фоне белоснежной стены. Солнце уже поднялось высоко и хорошо припекало, но вымощенная кирпичами часть двора перед Храмом, пока оставалась в тени. Слуги опустили носилки и отошли в сторону. Верховный жрец сел на колени в изголовье умершей и воззвал к богу Ану:
Царь богов, пресветлый Ану!
Тебе, властителю неба, я хвалу воздаю!
Родоначальник старейших богов, милостью своей облеки нас!
Да будут силой твоей боги чужие повержены,
Да будут демоны и спутники их изгнаны,
Да будут отпрыски демонов и заклинания злые изгнаны!
Да будут грязь и вражье колдовство изгнаны!
Из тела, покинутого душой, новое царство возведи,
Пускай воды Реки Жизни напитают его!
Во имя великого Ану, призываю я его первородных сыновей!
Во имя великого Ану, призываю я их сыновей и дочерей!
Двенадцать почитаемых превыше всех богов, явитесь!
Обитатели небесного царства, явитесь!
Явитесь же и исповедь души царицы Иссур послушайте!..
[60]
Голос Верховного жреца оборвался на высокой ноте. Монотонный гул голосов жрецов и жриц, подхвативший призыв царя, вырвался за стены цитадели. Плач послышался из-за них: то женщины Маргуша выразили свою печаль о царице. Их крики поднялись к огненному лику Шамаша. Он услышал глас людей и воззвал к богам, почивавшим на небесах. Двенадцать верховных богов спустились к храму Очищения, из печей которых уже доносился аромат жертвенного мяса и пахучий дымок воскуренных трав.
Жрецы Храма вышли к траурной процессии. Царь и его дети поклонились почившей царице и отступили в сторону. Жрецы подняли носилки и внесли тело в Храм.
* * *
В Храме очищения – узкой тропке между жизнью среди людей и жизнью среди духов – время будто остановилось. Не слышалось ни людской речи, ни мирской суеты. Жрецы тенями скользили по Храму: не разговаривая, не создавая никакого шума. Душе, еще витавшей рядом с телом, нужен был покой, чтобы привыкнуть к бестелесному состоянию и подготовиться к вечной жизни. На это ей отводилось три дня.
Оставив носилки в небольшом уединенном дворике Храма, жрецы без лишних слов удалились в особое помещение, где душе усопшей предстояло общение с богами. Каждому из них было подготовлено отдельное место, обозначенное глубокой нишей с мозаичным символом над ней. Орел распростер крылья над нишей Ану, две змеи сплели свои тела над троном Эа, пучок тростника завис над нишей для Иштар. Скупой свет проникал в эту загадочную комнату в проем над очагом, в котором уже горел священный очистительный огонь. В центре помещения в углублении на полу тоже тлел огонек, нет-нет накидываясь на пучок ароматических трав, положенных на кирпич в центре этого очага. Углы комнаты освещали масляные светильники. В каждую нишу служители Храма поставили керамическое блюдо с дымящимися кусками жертвенного ягненка. Рядом в кувшинах с длинным, как шея верблюда, горлышком, стояла хаома. Два глиняных глаза, подобные расширенным глазам жрецов, украшали каждый сосуд.
