– Не осталось. Не быть мне царицей, Цураам. – Камиум подтянула ноги к себе, обхватила их руками, оперлась подбородком о коленки. – Бабушка, я боюсь.
– Кого? Царя? Или он болен? – Цураам забеспокоилась. Она простить себе не могла, что в те дни, когда умерла царица Иссур, не оградила свою красавицу от участи рабыни и позволила ей пережить тот ужас в могиле, куда ее едва не закопали вместе со всеми жертвами. Слава Иштар! Она спасла девочку!
– Царь… он ведь тоже умрет когда-нибудь, Цураам! И тогда уже некому будет спасать меня. Силлум! Этот злобный служитель Огня, спит и видит меня в могиле! Я его боюсь! Он плетет интриги против меня. Но сначала он затащит меня в свою постель! Нет, нет, бабушка, я даже представить себе этого не могу! Он мерзкий, слюнявый, – Камиум расплакалась.
– Тихо, тихо, дочка, не плачь! Твои глазки покраснеют, краска расплывется, не плачь, не должен царь видеть тебя такой. Не плачь, красавица моя, мы что-нибудь придумаем! – голос Цураам смягчился и лился успокаивающим шелестением.
– Бабушка, что мне делать? – в отчаянии воскликнула Камиум.
Цураам встала, перебралась к нише, на которой на деревянном кружке стояла золотая фигурка богини Нисаба
[66]
. Покровительница ищущих знания и мудрости держала в руках два золотых колоска, а из ее каунакеса прорастали другие – гипсовые, на бронзовых стебельках. С двух сторон кружка на более толстых веточках склонили головки два бутона тюльпана.
Камиум залюбовалась богиней.
– Кто это сделал? – спросила она, но Цураам ушла в свои думы.
Старая жрица обратилась к «той, что открывает людям уши» с просьбой открыть Книгу судьбы служительницы Иштар и поведать о том, что ее ожидает в будущем. Но в тумане времен, куда погрузился разум провидицы, она не увидела ничего, кроме лиц Камиум и Эрума. И вдруг ее осенило: ее сын, он сын вождя! Не ему ли предназначена Камиум? Неужели она, старая ослица, ошиблась?.. Нет! Камиум выполнила свою роль, она стала залогом мира между Шарр-Амом и Персаухом, между царем Маргуша и вождем племени Белого Верблюда. Теперь пришло время перемен. Камиум может стать жертвой. Надо вернуть ее домой. Но как? Ответа на этот вопрос Цураам не получила. Богиня молчала. Она ждала особого поклонения, богатой жертвы, великого почитания. Что ж, Цураам знает, как оказать дочери Ану самые великие почести! Она проведет ритуал и спасет Камиум. Не может жизнь такой красавицы оборваться в царской могиле! В этом Цураам была уверена.
– Дочка, помоги мне встать, – Камиум подхватила провидицу под руку и проводила до лежанки. – Не бойся ничего! Иштар хранит тебя, верь ей! Но будь осторожна! Шагу не делай без оглядки! – глаза Цураам сомкнулись. Она только прошептала, перед тем, как погрузиться в сон: – Иди, Камиум, иди, я пришлю гонца… и возьми ту статуэтку, ее сделал мой сын… – провидица уснула.
Поцеловав ее в щеку, Камиум бережно взяла деревянный кружок с хрупкой фигуркой Нисабы и тихонько вышла в другую комнату, где столкнулась с Кудимом. Он шел к матери.
Здесь, в сумрачных покоях, едва освещаемых рассеянным дневным светом, личико любимой наложницы Верховного жреца белело в обрамлении черных волн волос, собранных на затылке и сколотых булавкой. Та булавка была сделана мастером своего дела. Жрица, заметив восторженный взгляд ювелира, сверкнула глазами и с вызовом спросила:
– Любуешься?
Кудим хотел было ответить, что да, такой красавицы он еще не встречал в жизни, но вдруг понял, что жрица говорит о заколке.
– Красивая вещь, – с улыбкой ответил он и подошел ближе, чтобы рассмотреть.
На бронзовом стебельке с розеткой листьев, напоминающих листья тюльпана, покоился бирюзовый цветок нежного зеленоватого цвета. Восемь лепестков имели округлую форму, края их мастер украсил мелкими зубчиками. В центре ювелир разместил золотой, меньший по размеру цветок с четырьмя лепестками, повторяющими форму бирюзовых. Весь цветок прикреплялся к булавке бронзовой раскрепкой.
Камиум смутилась, опустила веки, прикрыв прекрасные черные глаза. Тени от ресниц упали на заалевшие щечки. Кудим оказался выше жрицы на целую голову и разглядел ровный белый пробор в ее волосах, высокий лоб, красивый, с горбинкой нос.
Справившись с волнением, Камиум подняла голову и прямо взглянула в лицо ювелира. У него перехватило дыхание. Лицо девушки сияло перед ним чистотой и свежестью, а ее губы – пухленькие и розовые, как носики новорожденных телят – так и манили к себе, словно шепча: «Поцелуй, поцелуй».
Он бы поцеловал, но голос, прозвучавший с вызовом и царским высокомерием, охладил его пыл.
– А ты можешь сделать подобное украшение?
– Могу, – хрипло ответил он, – то, что ты держишь в руках, – моя работа, вижу, она тебе понравилась.
Жрица сверкнула очами, развернулась, намереваясь уйти. Длинная рубаха колыхнулась, свилась на тонкой фигурке спиралью и тут же опала. Звякнули бусы.
– Что ж, даю тебе сроку до праздника урожая! Посмотрим, на что ты способен, ювелир!
Камиум горделиво удалилась, а Кудим остался стоять посреди комнаты, взволнованный и растерянный. В соседней комнате вздохнула Цураам. Сын заглянул к ней, но не стал беспокоить: мать спала или витала в чертогах богов. Снаружи послышались крики. Прибыл гонец от царя. Кудим догадался, что он принес весть прекрасной жрице. Выбежав за ней, он увидел только паланкин, мерно покачивающийся на мощных плечах носильщиков. Подождав, когда они выйдут со двора, Кудим последовал за ними. Озорство мальчишки вело его, и, когда паланкин вынесли за ворота города, Кудим взобрался на сторожевую башню, немало удивив этим стражников, и оттуда наблюдал за тем, как издали, оставляя за собой клубы пыли, приближается царская конница, а навстречу ей бегут носильщики с паланкином. Встретившись у сухой протоки Мургаба, жрица и царь сели в повозку, запряженную верблюдом. Четыре деревянных колеса поблескивали на солнце бронзовыми окантовками. Повозкой управлял один воин, сидящий на горбатой спине верблюда, а царь со жрицей устроились в мягких подушках, облокотившись на высокие спинки сзади повозки. Кудим не мог рассмотреть лица жрицы, но он явственно представил, как горячий ветер обдувает его, как покрывало ложится на прелестную головку и скрывает под изысканной тканью сияющие глаза, зовущие губки, как царь сжимает в своей ладони длинные тонкие пальчики жрицы…
Царский эскорт умчался к Маргушу. Облако пыли еще летало над такыром, постепенно опадая и ложась на дорогу. Восторженное настроение Кудима спало, как та пыль, и он, мрачный от дум, поплелся к другу.
Дамкум, примостившись в тени у забора, напевал грустную песню о безответной любви к красавице. Бубен лежал в стороне. Тихий голос певца звучал не громче жужжания мух, и он смолк, когда ювелир присел рядом.
