– Знаешь, на мне тоже ответственность, – возразила ему я. – Вот мой папа с детства мечтал стать журналистом, а работает всю жизнь юристом, так уж сложилось. И я когда заканчивала школу, подумала – ведь я могу воплотить его мечту! Вот и стараюсь с тех пор оправдать ожидания. Ради папиного одобрения – и золотая медаль, и красный диплом, и работа на телевидении.
– Наверняка он тобой очень гордится, – серьезно отозвался Вася.
– Ага, даже ночной сторож на стоянке, где родители оставляют свою машину, в курсе, где я работаю. Мой папа своими силами поднимает рейтинг каналу ТТВ процентов на десять, не меньше! – к этому моменту мы вырвались наконец с забитого Литейного, помчались по Пироговской набережной и я решила сменить тему. – А что ты на своей даче такого конфеточного сделал?
– О-о-о, это нечто, сам доволен. Думаю, пора ставить на участке скульптуру, изображающую меня, гениального, на коне! – Василий весь аж засветился энтузиазмом.
– А ты от скромности не умрёшь, – заметила я скептически.
– Нет, умирать я не собираюсь, ни от скромности, ни еще от чего-либо – впереди еще масса дел! – заявил Вася, выполняя на огромной скорости опаснейшие манёвры, ставящие под сомнение его слова. – Еще нужно пруд мозаикой выложить, газ подвести, много чего. А вообще я из обычной советской развалюшки сделал средиземноморскую виллу, как мама ее называет. Мы придумали огромную террасу, – Вася возбужденно описал рукой настолько широкий полукруг, что едва не попал мне по носу. – На террасе в такую вот хорошую погоду пьем кофе – экспрессо, и не поправляй, – я закатила глаза. – Мама там поставила терракотовые горшки с цветами, а в этом году у нее даже лимонное дерево зацвело....
– Звучит шикарно, – с легкой завистью сказала я. – Я на своей даче уже лет двадцать не была, с самого детства, папа не любит все эти огородные радости, а маме некогда, она всё время в разъездах. А где у вас участок, может я там на съемках была?
– Станция Грузино, это Всеволожский район, тридцать километров от Кольцевой. По новой Приозерке за полчаса долетаю.
Я разинула рот, поразившись совпадению.
– Не может быть! Так у нас там же дача!
– А как садоводство ваше называется? Не "Дорожник" случайно?
– Случайно "Дорожник"! Вот это да!
Василий от неожиданности даже притормозил.
– А не ваши ли это заброшенные шесть соток на границе с лесом, такой облупившийся желтенький домик? – Я кивнула, потеряв дар речи. Откуда он мог это знать? Вася тут же объяснил. – А знаешь, как я догадался? Это единственный в садоводстве неухоженный участок, у нас в последнее время там стало совсем как в коттеджном поселке. Все сайдингом обшились, освещение уличное провели, красота. Председатель в прошлом году говорил, что звонил владельцам участка, просил привести его в порядок, но как об стенку орех.
Глубоко вздохнув, я проникновенно сказала:
– Друг мой Василий. Ну сколько можно. Я тебя всё время учу-учу, а тебе как об стенку ГОРОХ! Запомни, горох, как "Бондюэль"! А никакой не орех! И да, мы вплотную сейчас занялись дачей…
– Что-то я вас там не видел!
– Я имею в виду, документы папа оформил. Приватизировал участок по дачной амнистии и мы пару месяцев назад выставили его на продажу. Только почему-то никто не звонит.
– Можно догадаться, почему, – фыркнул Василий. – Фотки-то наверняка есть в объявлении?
– Ну да. Папа когда в начале лета документы подписывал у председателя, сделал снимки и мне по "Вотсапу" переслал, а я прикрепила к тексту.
– Тогда ничего удивительного. Дом выглядит по-настоящему дряхлым, а участок ваш зарос по пояс бурьяном. Небось еще и дорого продаете? – спросил он, поворачивая на Кантемировский мост.
– Может, и дороговато, но ведь это же Грузино! Легендарное место! Там в соседнем садоводстве все знаменитые актёры живут, сам знаешь! Нельзя же просто так, по дешёвке отдать, – страстно возразила я, пока мы проезжали под телебашней на Петроградской стороне.
– Актёры актёрами, но ведь Боярский или Пьеха, допустим, не придут тебе сад восстанавливать, правда? Шпагу в руке Боярского я еще могу представить, а вот бензокосу – уже с трудом.
Я не сдержала улыбки, представив красавца Д'Артаньяна в головном уборе из носового платка с завязанными узелком углами, растянутой майке-тельняшке, безразмерных трениках и с устрашающей газонокосилкой, из которой льётся масло вперемешку с дизелем, наперевес.
Мы уже подъезжали к нашей конторе. Я вдруг резко потеряла интерес к разговору, издалека увидев зашторенные окна кабинета Савелия и вспомнив о том, что меня ждёт впереди. Смутно, как во сне, до меня донеслись слова Василия:
– Я знаю, как тебе продать дачу побыстрее. Это совсем несложно, займет не более трех месяцев, к Новому году уже будешь пересчитывать денежки в кармане…
– Вась, давай потом, ладно? Припаркуйся поскорее, – чувствовала я себя так, словно махнула с утра полбутылки коньяка. Голова кружилась, колени подкашивалась. Я неловко выбралась из машины. – Ребята, спасибо, вы молодцы. Увидимся. Если, конечно, я не скончаюсь от сердечного приступа прямо здесь, на ступенях ТТВ.
* * *
#ялюблюсвоюработу
Наш канал располагается в необыкновенно симпатичном бирюзовом домике, построенном в начале прошлого века и со всех сторон окруженном зеленью. Домик находится в самом сердце города (а именно, в Петроградском районе, с которого, собственно, и началась история Санкт-Петербурга), и до любой точки на карте отсюда легко добраться; но при этом мы совсем не слышим шума машин; по нашей тихой улочке не ходит общественный транспорт; случайные пешеходы забредают сюда редко, и квартал этот в целом напоминает некий санаторий. Иногда мне кажется, что руководство канала именно к этому и стремилось, выбирая помещение для аренды – ведь после сумасшедшей атмосферы редакции новостей просто необходимо глотнуть свежего воздуха, прогулявшись под ажурными кронами вековых деревьев. Если бы не успокаивающее пение птиц в нашем скверике, некоторые журналисты уже давно оказались бы в клинике имени Скворцова-Степанова.
Редакция новостей занимает весь первый этаж нашего небольшого трехэтажного особняка. Наверх я поднимаюсь редко. Там размещаются бухгалтерия, дирекция развлекательных программ, студии авторских проектов, отдел утреннего вещания. Атмосфера на втором и третьем этажах напоминает обыкновенный офис: сотрудники негромко болтают между собой, распечатывают на принтере объявления вроде "Тихо! Вы находитесь в зоне высокого умственного напряжения" и "В кабинет входить только по большой нужде", не спеша прогуливаются с чашками к кулеру и обратно, заваривают чай, поливают аккуратные цветы на подоконниках. В общем, советское НИИ да и только.
Первый же этаж охвачен безумием. Беспрестанно звонят телефоны; продюсеры ругаются с корреспондентами и героями сюжетов; несколько телевизоров работают одновременно, показывая разные новостные программы; столы завалены старыми пресс-релизами, каталогами, книгами, словарями, грязными блюдцами, пластиковыми вилками, визитками и карандашами. Какого цвета здесь стены, никто не знает, потому что все они, от пола до потолка, облеплены трофеями со съемок: здесь и аккредитация с концерта Пинк в Ледовом, и красный пионерский галстук, и абстрактная картина неизвестного художника, и вязаная книжная закладка, и календари самых разных фирм, и географические карты; в принципе, можно было бы провести несколько часов, прогуливаясь по ньюс-руму, словно по музею современного искусства.
