Из Швеции Джон отправился в Антиб, где встретился с Джеки и Кэнфилдами. Запись в дневнике Майкла от 18 августа лаконично сообщает: «Ужинали с Джеком». Многие из окружающих – как англичане, так и американцы – были в курсе ситуации. 4 августа, перед приездом Джона, Джеки и Кэнфилды обедали на яхте у Питера Уорда, прибывшей из Ниццы. Клэр Баринг, путешествовавшая тем летом на яхте будущего мужа, вспоминает приезд Ли и Джеки, которая, по слухам, «разошлась с мужем», если и не навсегда, то на время. Клэр тогда подумала, что «Джеки очень хорошенькая, и так жаль…» Питер рассказывал биографу Ли: «Мы отдыхали все вместе на юге Франции. Джеки тогда уехала от Джона. Они разошлись. Джон мучился из-за спины. Джеки переживала по этому поводу, но тем не менее несколько раз сказала мне: “Я никогда не вернусь”. Да и вообще, она не казалась расстроенной и, судя по всему, отлично проводила время».
Разводу Джеки и Джона, кроме католической церкви, препятствовали две вещи: Джо Кеннеди и амбиции самого Джона. Джо отказывался даже говорить на эту тему, поскольку прекрасно понимал, что столь скорый развод может разрушить политические перспективы сына. Сам Джон, как он говорил Джеки во время медового месяца, имел виды на президентское кресло, однако недавние столкновения со смертью, затянувшееся выздоровление и работа над «Очерками о мужестве» изменили его: он целиком сосредоточился на достижении будущей цели и был готов пожертвовать личными интересами. Роман с Гуниллой и разговоры о разводе с Джеки стали последними попытками переломить судьбу.
Фактически конец августа Джон и Джеки провели вместе. Они занимали несколько комнат в доме Карима Ага-хана в Канне. Джон пригласил своего друга, бывшего поклонника Кэтлин, драматурга Уильяма Дуглас-Хьюма и его жену Рейчел провести с ними неделю. В 1950-х годах юг Франции был центром, где собирались сливки общества: знаменитости гостили на виллах и в отелях вдоль побережья или, как Ставрос Ниархос и Аристотель Онассис, прибывали туда на своих огромных яхтах. Еще до приезда Джона Джеки с сестрой и ее мужем гостила на яхте Ниархоса, откуда вся компания отправилась на озеро Комо в Италии, где на вилле Бальдьянелло проводил лето Джордж Плимптон. Вернувшись на юг Франции, они встретились за ужином с Джоном Марквандом и его новой женой Сью. Уильям Дуглас-Хьюм вспоминал, что, сидя после завтрака в саду, наблюдал, как к пристани мчится катер, которым лихо управляет молодой итальянец. Джон пошутил: «Парень спешит явно не за нами». Это был наследник империи Fiat, Джанни Аньелли, который приехал за Джеки и Рейчел, чтобы отвезти их покататься на водных лыжах.
Кеннеди и Кэнфилды целыми днями бездельничали на пляже. Дуглас-Хьюм писал: «Помню, мы с Джоном и Майклом Кэнфилдом лежали на плоту, и вдруг сквозь дремоту я услышал голос Майкла: “Джек, не могу взять в толк, почему ты хочешь стать президентом”. Короткое молчание, потом Джек ответил: “Ну, Майк, думаю, это единственное, на что я способен!” Старый Джо Кеннеди остановился неподалеку от Канна на вилле, которую арендовал каждый год, и мы поехали к нему на обед. Казалось, рядом с каждой пальмой у дороги к вилле стоит лакей и кланяется. Помню, Джек сказал: “Папаша снова сорит деньгами”».
В этом утонченном мире, где жизнь бурлит на поверхности и многое обстоит совсем не так, как кажется, браки Кеннеди и Кэнфилдов внешне выглядели вполне благополучными. Дуглас-Хьюмы определенно не уловили напряжения. По сравнению с сестрой Джеки представлялась им простушкой. «Из них обеих Ли была более изысканной, прекрасно одевалась и потрясающе выглядела, – отмечал один из их компании. – Джеки, конечно, очень хороша собой, но Ли просто классическая красавица». Дуглас-Хьюмам нравилась Джеки, они ценили ее ум, который Джеки старалась не выставлять напоказ, и ее чувство юмора. С Уильямом она охотно говорила о театре. Когда кто-то из гостей спросил об отношениях Джеки и ее мужа, он затруднился ответить, поскольку супруги не афишировали свои чувства: «Они не обнимались, не нежничали, не держались за руки. Ничего подобного». На взгляд окружающих, Джеки была совершенно счастлива с мужем. «Она не афишировала свою любовь, но действительно любила Джека, у них были забавные отношения, в их компании любой веселился, они часто шутили, Джеки обожала поддразнивать мужа. Но, как я уже сказал, они не ворковали как голубки».
Судя по дневнику Кэнфилда, веселье не кончалось. Постоянные вечеринки, приемы, поездки. 20 августа Кеннеди, Кэнфилды и Дуглас-Хьюмы после ужина отправились в казино. 22 августа они обедали с Чарлзом и Джейн Райтсман, баснословно богатыми друзьями Кеннеди из Палм-Бич; 24 августа снова оказались в гостях у Райтсманов, на сей раз по случаю обеда в честь шахини Ирана; 25 августа Джейн Райтсман на весь день увезла Джеки и Ли в Венецию; 26 августа Джо Кеннеди заказал столик на гала-представление в Монте-Карло и так далее, вплоть до конца августа. 23 августа приехал Черный Джек, и 27-го они ужинали с ним в Канне. Джеки, по словам одного из гостей, часто говорила об отце: «Она сказала, что он ужасный грубиян, но славный малый. Она обожала отца и [говорила, что] с ним очень интересно… Она любила его общество. По-моему, в душе она… не то чтобы в точности походила на отца, понимаете, он был космополитом, а Джеки тоже нравилась такая жизнь. И это их связывало». Черный Джек задержался до 30 августа, затем поездом уехал в Париж. Днем раньше в дневнике Кэнфилда появляется загадочная запись: «Джеки в клинике». Похоже, Джеки провела там несколько дней, так как Кэнфилд упоминает об ужине с Джоном 31 августа, на котором присутствовали какой-то его друг и Ли, а вот Джеки не было.
Как раз при Дуглас-Хьюмах состоялось знакомство Джеки с Аристотелем Онассисом, когда они всей компанией отправились на «Кристину», чтобы Джон встретился со своим героем, Уинстоном Черчиллем, который гостил на яхте Онассиса. Увы, встреча не оправдала ожиданий Кеннеди. Восьмидесятилетний Черчилль, 5 апреля оставивший пост премьер-министра, был весьма подавлен, и высокий молодой американец в белом смокинге не произвел на него впечатления. Один из очевидцев вспоминал: «Когда мы спросили, как все прошло, Джек пошутил, что Черчилль, видимо, принял его за стюарда и велел принести выпить…» Звездой в тот вечер был не Джон, а Джеки; одетая в простое белое платье выше колен, с короткой стрижкой, она тотчас привлекла внимание Онассиса, и не только потому, что свободно говорила по-французски. По словам биографа Онассиса, он позднее сказал Косте Грацосу, своему другу и помощнику (а впоследствии злейшему врагу Джеки), что «в этой женщине чувствовалось что-то чертовски волевое и соблазнительное. У нее чувственная душа».
Когда Джеки уехала в парижскую клинику, Джон отправился на Капри. Он все еще тосковал по Гунилле фон Пост и безуспешно пытался уговорить ее приехать к нему. Вылетев в Польшу по делам, связанным с его работой в сенатской комиссии по иностранным делам, он оттуда опять названивал Гунилле, клялся, что любит ее и скажет отцу, что несчастлив в браке и не может дальше так жить, говорил, что хочет расстаться с Джеки и быть с нею. Неудивительно, что Джо рассвирепел. Как Джек сообщил Гунилле: «Он орал на меня: “Ты с ума сошел! Собираешься стать президентом, а эта глупость все разрушит. Развод невозможен! Посмотри, что случилось со мной и Глорией Свенсон!”» Джон предложил Гунилле встретиться в Копенгагене, но в Варшаву нагрянула Джеки, и от этого плана пришлось отказаться. В середине сентября Джон присоединился к Джеки и Ли в Риме. Они получили аудиенцию у папы Пия XII, в прошлом кардинала Пачелли, который некогда побывал в гостях у Кеннеди в Бронксвилле (после его визита Роуз берегла «кардинальское кресло», где никому не разрешала сидеть) и который благословил их брак. На официальном обеде, куда были приглашены они и премьер-министр Франции Жорж Бидо, Джон, практически не владевший иностранными языками, пытался поддержать беседу с Бидо, и Джеки пришлось переводить. Такие эпизоды недвусмысленно напоминали Кеннеди, что она как нельзя лучше подходит на роль жены высокопоставленного политика. В ней безусловно чувствовалась «порода», тем она и отличалась от женщин семейства Кеннеди, простых американских провинциалок, и именно «порода», по выражению Джо Олсопа, и привлекла Джека с его «снобизмом стиля». После Варшавы Джон Кеннеди отказался от своих фантазий, вместе с Джеки поехал из Рима в Париж, потом в Дублин и Лондон, а 12 октября они морем прибыли в Нью-Йорк. 1956-й был годом президентских выборов, и на чаше весов окончательно перевесили серьезные политические амбиции. В знак принятого решения Кеннеди оформил купчую на Хикори-Хилл, а к Рождеству Джеки забеременела.
