После всех трудов, успешно проделанных нами во вторник, на следующий день прибыл мистер Буден, свежий и энергичный, и немедля переделал вестибюль. Две консоли перенесли к перекрестку коридоров, диванчик миссис [Корнелии] Гест задвинули в переднюю, ломберный столик мисс [Кэтрин] Болен вообще убрали, как и столики Ланнюйе, так что вестибюль выглядит ужасно голым… Там совершенно пусто, если не считать двух консолей, но от входа их не видно. Пусть это пока останется между нами, посмотрим, сможем ли мы что-нибудь подправить в ваш следующий приезд.
Но фактически ничего не менялось. Уильям Элдер вспоминает, что после визитов Дюпона Джеки просила его пройтись по дому и вернуть все на прежние места. Она хотела дать Дюпону почувствовать, что он отвечает за убранство Белого дома, но последнее слово все равно за ней. Лоррейн Пирс она считала помехой. Билл Элдер рассказывал: «Лоррейн Пирс и Джеки Кеннеди, по-моему, не очень ладили, хотя Лоррейн – человек одаренный и на первых порах отлично себя показала. Думаю, они просто не сошлись характерами».
Помимо несходства характеров было кое-что еще, в чем Джеки несправедливо усматривала стремление к славе. Как любой музейный куратор, Лоррейн Пирс выступала с докладами, писала для специальных журналов статьи об исторических интерьерах Белого дома. Джеки считала это смертным грехом: всем, кто так или иначе связан с проектом, начиная с членов комиссий и заканчивая антикварами и реставраторами, предписывалось соблюдать секретность. Джеки невероятно расстроилась, когда в сентябре 1962 года Максин Чешир, вездесущая журналистка из Washington Post, раскопала и опубликовала в серии статей подробности реставрационных работ. Чешир поведала читателям, что балтиморский письменный стол, который Джеки в телеэкскурсии по Белому дому назвала «одним из самых замечательных экспонатов», на самом деле фальшивка, и, к вящему ужасу Джеки, рассказала о мсье Будене, да еще и процитировала Лоррейн Пирс: «Мы НИКОГДА не показывали публике мистера Будена…» От злости Джеки даже расплакалась, а Джон позвонил Филу Грэму, главному редактору Washington Post, и отчитал за то, что его жену довели до слез.
Сотрудники Джеки то и дело присылали сердитые записки с жалобами на Лоррейн Пирс. Джеки поинтересовалась, что не так, и получила от куратора ответ на двенадцати страницах, который, как она сказала Уэсту, убедил ее, что Пирс «испортила отношения с персоналом Белого дома». Мало-помалу Лоррейн Пирс отстранили от текущих дел, доверив ей важное задание – написать текст путеводителя по Белому дому. В августе 1962-го, после публикации путеводителя, она сложила с себя полномочия, и ее место занял Уильям Элдер. На должность секретаря-архивариуса назначили молодого сотрудника Управления национальных парков Джеймса Кетчема. Пирс написала Дюпону, что «испытывает облегчение, избавившись от нажима Белого дома и от огорчений по поводу тщетных попыток выдержать в столь напряженной обстановке высокие искусствоведческие стандарты проекта».
Просто дело в том, что всем заправляла Джеки, а представление реставрации как профессионального проекта под контролем комитета служило прикрытием. Ради сохранения фасада Джеки была вполне готова польстить Дюпону и Систер Пэриш и при этом делала что хотела, за «бархатной шторой», как выразилась Максин Чешир. В статье для Newsweek от 17 сентября 1962 года Чешир метко назвала проект реставрации «сказкой, где фигурируют наука, споры о ценах, тайный нажим, мелкая зависть и несколько влиятельных героев, отлично живущих за бархатной шторой, которой Джеки укрыла от посторонних глаз кухню своего проекта». Через три дня взбешенная Джеки с палубы отчалившего из Ньюпорта эсминца, где ожидала начала большой регаты, написала письмо Дюпону, осуждая Чешир за статьи, а Лоррейн Пирс – за желание прославиться.
Однако привлечение мсье Будена к отделке самых важных помещений Белого дома вызвало неудовольствие Систер Пэриш. Она готова была отступить перед авторитетом Дюпона, но Буден – совсем другое дело. Летом 1961 года, когда Джейн Райтсман попросила Будена подготовить документы по текстилю для Красной комнаты, которую Систер Пэриш считала важнейшим своим проектом, Систер объявила о своем уходе и смягчилась, только получив от Джейн Райтсман десятистраничное письмо, написанное 28 июня 1961 года в парижcком отеле Ritz: «Ни в коем случае не думай выходить из состава комитета! Ты разобьешь сердце Джеки, да и мне тоже… Белому дому несказанно повезло, что ты там работаешь!» Сильная сторона Систер заключалась в связях и списке преданных постоянных клиентов. И Джеки, и Джейн это понимали, а Джеки, в частности, сознавала, насколько важно подчеркивать вклад Пэриш как американского дизайнера, чтобы скрыть влияние Будена. Систер Пэриш с ее новым партнером Артуром Хадли получили полную свободу действий в отделке Семейной столовой, так как все расходы покрывал чек, подписанный Чарлзом и Джейн Энгелхард, ее друзьями и постоянными клиентами. Джону, который часто завтракал в этой столовой с членами конгресса, обновленный интерьер понравился, а вот Джеки осталась недовольна. «У Жаклин Кеннеди, – писала Мэри Тэйер, – предложенный вариант энтузиазма не вызвал, поскольку пришлось отстранить Будена, и в итоге она позднее называла Семейную столовую “самой нелюбимой из всех комнат Белого дома”».
Систер Пэриш отвоевала и Желтую овальную комнату на втором этаже, полуофициальную гостиную Кеннеди, расположенную на частной половине. Отчасти из-за вмешательства Будена в устройство этой комнаты Пэриш в июне 1961-го пригрозила уходом. Как-никак она начала работать над ее дизайном еще в день выборов. Однако ее козырем была гарантия, что работы оплатят Комитету изящных искусств ее друзья, нью-йоркский банкир Джон Лёб и его жена Франсес. Услышав новость, тактичная Джейн Райтсман прислала из Швейцарии восторженное письмо: «Ты чудо! Браво!» Джеки смягчила гнев Систер, написав ей 30 июня примирительное письмо и обещав, что Овальная комната – исключительно ее территория и желания супругов Лёб перевешивают личные предпочтения первой леди.
Впрочем, Джеки умела настоять на своем. Восемнадцать дней спустя она вернулась к этому вопросу и сообщила Систер Пэриш, что Джейн Райтсман убедила Будена и он разрешает тандему Пэриш – Хадли использовать его оконный дизайн без упоминания его имени. Миссис Пэриш почла за благо не упрямиться, принципиальный проект все равно принадлежит ей, и все именно так и думают, хотя мебель и предметы декора, предложенные Буденом, считаются идеями Джеки или Джейн.
Переход от Пэриш к Будену символизировал эволюцию эстетических взглядов Джеки. Поначалу миссис Пэриш работала вместе с Джеки над тем, чтобы перенести общую атмосферу джорджтаунской спальни в более просторные и более официальные покои Белого дома; в 1962 году Буден начал проектировать новую интерпретацию спальни Джеки: ткани в стиле кантри уступили место парижским шелкам, а обтянутое материей изголовье заменили деревянным, расписным а-ля Людовик XVI. Как пишут вышеупомянутые историки:
Эта комната становилась очередным образцом роскошного буденовского стиля, который был по вкусу Джейн Райтсман, герцогине Виндзорской и иже с ними… но подлинным воплощением стиля Будена была примыкающая к спальне гардеробная. Из этой маленькой угловой комнатки француз убрал все следы работы Пэриш, заменив простое звучание стиля кантри на парижские шелка и изыски стиля тромплей.
