Он делал это прямо у нее на глазах. Уму непостижимо! Как-то раз в Нью-Йорке его бывшая подружка и ровесница организовала вечеринку после театрального спектакля. И он, видимо, сказал этой Фло Смит: “А как насчет хорошеньких девушек?” Его интересовали не проститутки, а приличные девушки. Фло Смит, к моему удивлению, позвонила мне, хотя я была простужена, и спросила: “Не хочешь прийти? Будет сам президент с женой”. Странно, подумала я, но почему бы и нет?.. И решила пойти, несмотря на простуду. Туда же пригласили еще одну мою близкую подругу, и из любопытства мы обе пошли. Там было еще четыре-пять знакомых девочек. Когда приехали Кеннеди, Фло, как сейчас помню, подходила к каждой из нас и говорила: “Президент хотел бы побеседовать с тобой”. Он расположился в кресле, Джеки сидела неподалеку, а рядом с мистером Кеннеди стоял пуф. Фло Смит предлагала каждой из нас подойти и поговорить с президентом. Аудиенция продолжалась минут десять… Честно говоря, я не сходила по нему с ума, как многие. То есть антипатии он у меня не вызывал, но и великим секс-символом я его не считала. Искры между нами не проскочило, ни с его стороны, ни с моей. Однако разговор продолжился, и он насмешливо спросил: “Почему вы не уйдете из Vogue, ведь это такая ерунда”. А я ответила: “Насколько мне известно, вы написали для нас статью и получили гонорар, значит, не такая уж и ерунда”. На этом интервью со мной, понятно, закончилось, и Фло меня увела. Он все же выбрал одну из девушек. Имени я, разумеется, называть не стану. Нас всех поразило, что он прямо в присутствии жены сказал Фло: “Я возьму вот эту”. Эту девушку, очень скромную, очень хорошенькую, совершенно очаровательную, мы все знали.
В другой раз я увидела Джеки, когда меня, к моему удивлению, пригласили на вечеринку в Белый дом, последнюю вечеринку перед тем, как его убили. Я пошла туда в сопровождении друга, человека намного старше меня, он до сих пор живет в Вашингтоне. Мы оба опять-таки изумленно наблюдали за происходящим: Джеки вальсировала, Джон тоже с кем-то танцевал – не со мной, моим кавалером был Линдон Джонсон, – причем долго он танцевать не мог, из-за спины, зато минут через пять вместе с партнершей исчезал в лифте, и возвращались они минут через двадцать. Мы с другом сидели и смотрели на все это. Я была в шоке, а Джеки не обращала внимания…
Мне кажется, жизнь с Кеннеди была сущим адом, ведь он не останавливался, как и все мужчины Кеннеди. Им непременно нужно было поиметь всех женщин в комнате. Помню, когда его убили, я сидела в своей маленькой квартирке на углу Пятой авеню и Восьмидесятой улицы и смотрела по телевизору похороны, вместе со мной находились четыре “вдовы”, замужние дамы, которые не могли даже вволю поплакать в присутствии мужей, причем каждая думала, что она единственная. Клянусь вам, в ту пору особым шиком считалось устоять перед обаянием президента, а не спать с ним… Каждый раз, когда входила в какую-нибудь комнату, она [Джеки] наверняка знала, что половина присутствующих дам переспала с ее мужем…
Одна из “вдов”, сидевших в моей гостиной, рассказывала о своем романе направо и налево, любому, кто готов слушать. Ее тайком – не знаю, подходит ли тут это слово – доставили в Белый дом в багажнике автомашины, он привел ее в бассейн, и там они… А ведь были еще и знаменитости вроде Энджи Дикинсон, которая в “Карлайле” поднималась к нему в номер на служебном лифте, и Мэрилин Монро… Одного я понять не могу. Все эти женщины знали, что они однодневки, и неужели им этого хотелось?»
Деми Гейтс вспоминал, что Джон даже не пытался скрывать романы с женщинами их круга: «Как-то раз я был там [в Белом доме] на приеме в честь Юджина Блэка, и Джон приударил сразу за двумя: за матерью и за дочерью. Во всяком случае, сначала он уединился с матерью, а двадцать минут спустя увел дочь… На вечеринке у Пегги Банкрофт в Нью-Йорке мой друг вышел из лифта и застукал в передней Джона, взасос целующегося с итальянской принцессой». Женщина, о которой идет речь, вращалась в самых высоких светских кругах, которые очень привлекали чету Кеннеди. Среди других аристократических любовниц Джона была еще одна итальянская принцесса, которая периодически навещала президента в Белом доме в отсутствие Джеки.
Окружающие считали, что Джеки не возражает против измен мужа, поскольку она не подавала виду. Ее действительно не трогало, когда муж кувыркался в бассейне с двумя секретаршами, но она очень огорчалась, когда Джон изменял ей с женщинами их круга. Робин Биддл Дьюк, которая вышла замуж в мае 1962 года, вспоминала: «У Джеки было множество поводов для расстройства и обид… Она вышла за Джона, который стал любовью всей ее жизни, а он ухлестывает за другими девушками. Я ей очень сочувствовала. Публичное унижение – штука мучительная. Все знали, что Джон изменяет ей. Разумеется, об этом не говорили, но, думаю, Джеки многое довелось пережить. По-моему, она любила Джона и всегда считала, что он любит ее. И он по-своему любил ее, только его любовь была относительной, а ее – абсолютной».
В этот период жизни, оказавшись в изоляции на вершине под названием Белый дом, Джеки не могла открыть душу ни перед кем, кроме сестры. Время от времени ее прорывало. Как вспоминает Энн Линкольн, «настроение у миссис Кеннеди резко менялось, иной раз она вдруг заводила речь о таких вещах, о каких в другое время предпочитала молчать. У нее действительно было два лица…»
Джеки недолюбливала женщин вообще и журналисток и жен чиновников в частности. Робин Биддл Дьюк вспоминала: «Она просто не воспринимала министерских жен. Мне приходилось несладко, поскольку я была женой начальника протокольной службы, а на приемах перед важными ужинами бывали только жены министров, с американской стороны и с гостевой. Если же какой-либо глава государства интересовал Джеки, например эфиопский император Хайле Селассие, то все толпились в одном конце зала, а она в другом конце разговаривала по-французски с этой важной особой, поскольку любила говорить по-французски, и мне приходилось подводить миссис Болл [жену Джорджа Болла, заместителя Госсекретаря] и вежливо просить: “Извините, миссис Кеннеди, миссис Болл не имела возможности поговорить с его величеством”. При этом я старалась быть тактичной, но понимала, что Джеки смотрит на меня волком. Словом, мне здорово доставалось, а все потому, что она считала их всех кучкой глупых, безвкусных дам».
Джеки не любила «орды женщин», как в свое время выразилась Тиш Болдридж, ее раздражало их назойливое любопытство. По дороге на обед, который устроили в ее честь жены сенаторов и на который она пригласила свою давнюю подругу Эллен Гейтс, Джеки рассказала ей, как в свое время, когда Джон был сенатором, ей и другим женам сенаторов надо было по традиции переодеваться в форму Красного Креста. Эллен вспоминала: «Она терпеть не могла подобные затеи, потому что переодевались они в общей комнате и некоторые женщины щупали ткань одежды или глазели на ее белье… Джеки чувствовала себя ужасно… А посмотреть было на что, – добавила она, – я подозреваю, что Джеки, зная, что придется раздеваться, выбирала весьма эффектное белье. В школе и в колледже она всегда была скромной и стеснительной… Помню, мы вечно ее дразнили, что грудь у нее плоская, как у мальчика…»
Когда они вернулись в Белый дом, Эллен Гейтс отметила, что Джон трогательно интересуется, как выглядит его жена и во что одета. «Когда мы пришли, Джон специально поднялся из Овального кабинета посмотреть на ее наряд и посетовал, что Джеки уже сняла шляпку. Джеки снова надела шляпку-таблетку, и Джон был в полном восторге…»
