— Органы безопасности разобрались. Получили логичное объяснение. На студии, как и на двух других видеостанциях, прослушивали официальные частоты, услышали сигнал тревоги. Не имея при малом бюджете запасной съемочной группы, всегда позже конкурентов добирались до места действия. Деньги случайно начали сыпаться, когда они готовились выйти в эфир. Хороший пример, как порой окупается неэффективность.
На экране крупным планом возникла знакомая физиономия Рэдмона Сейерса. Вокруг летели оранжевые марки, присыпанные белыми бумажками, до того реальные, настоящие, что зритель, сидевший у большого голографического приемника, испытывал искушение протянуть руку, схватить горстку. На лице Сейерса экстатический восторг смешивался с почти нескрываемым торжеством.
«Леди и джентльмены, — провозгласил он с экрана, — если бы кто-нибудь рассказал мне об этом, я назвал бы его лжецом. И вот собственной персоной стою на улице рядом со студией, где идет денежный дождь! Нет, это не розыгрыш и не шутка. С неба падают деньги!»
Камера пошла вверх по стене здания в темное небо, из безликой черноты которого сыпались оранжевые и белые бумажки, потом вновь представила Сейерса, взяв пошире. Он держал в руке белую бумажку. Видно было, как позади и вокруг него мечутся люди, подбирая деньги.
«Помните, полгода назад в городе появились глупые листовки с какой-то «Хрестоматией Робин Гуда»? В одной из первых было обещано вернуть налоги — «смотрите в небеса», говорилось там, если я не ошибаюсь. И в данный момент, можно сказать, нахожусь среди возвращаемого потоком налога».
Он поднял белую бумажку, на которую наехала камера, произведя впечатление, будто увеличенная рука репортера в самом деле просунулась в комнату. Надпись на карточке виделась четко: «Ваши налоги возвращены, как и было обещано. Робин Гуд и Вольные стрелки». Для неграмотных и слабых зрением Сейерс сам прочел написанное.
«Видимо, Робин Гуд свое слово держит, — заключил он под иссякшим бумажным дождем. — Было получено неподтвержденное сообщение о совершенном сегодня вечером налете на конвой имперского Министерства финансов. Если это правда и деньги краденые, боюсь, мистера Гуда с Вольными стрелками ждут серьезные неприятности».
Камера отъехала, показав Сейерса в полный рост и широкий план улицы. Вокруг него повсюду стояли люди, запрокинув голову, с надеждой глядя в небо, крепко зажав в кулаках пачки денег. Сейерс подошел к женщине средних лет, обнял за плечи. Она его явно узнала и улыбнулась в камеру.
«— Давайте спросим эту женщину, что она думает о подобном событии.
— Ох, по-моему, просто прекрасно, — проворковала та. — Не знаю, кто такой Робин Гуд, но для него мои двери всегда открыты!
— А если эти деньги украли?
Улыбка слиняла.
— У кого?
— Может быть, у правительства.
— Ох, это было б ужасно. Просто ужасно.
— А если правительство подтвердит, что эти самые деньги похищены из инкассаторских кораблей Министерства финансов, и попросит всех добропорядочных граждан вернуть все, что они сегодня собрали… вы согласитесь?
— То есть отдам ли обратно?
— Вот именно.
— Ну конечно!
При этом лицо ее было абсолютно непроницаемым, лотом она улыбнулась, потом захихикала.
— Конечно. — Сейерс тоже позволил себе улыбнуться, отошел от собеседницы, встал перед камерой. — Что ж, кажется, денежный дождь кончился. А я, Рэдмон Сейерс, желаю вам доброй ночи после сцены, которую ни окружающие меня горожане, ни представители имперского Министерства финансов наверняка не скоро забудут. Кстати, может быть, стоит вам выглянуть в окна. Вдруг в данный момент Робин Гуд возвращает ваши налоги…»
Сферический экран посерел, возникла голова другого репортера. Хейуорт нажал кнопку на ручке кресла, и шар погас.
— Мы все выглядим дураками! — воскликнул Метеп, по-прежнему расхаживая по комнате. — Эти самые благодетели послужат образцовым примером, как только мы их поймаем.
— Боюсь, это будет не так-то легко.
— Почему?
— Потому что они не оставили за собой никакого следа, по которому их можно было бы опознать. Во флитерах обнаружены бесчисленные отпечатки — сплошь одинаковые, незарегистрированные, явно липовые, — и ни одной кожной клетки, кроме принадлежащих членам команды. Естественно, голографические костюмы, в которых они это проделали, исключают идентификацию по внешнему виду.
— Опознание не составит проблемы! — рявкнул Метеп. — Мы бросим их в тюрьму!
— Нет, не бросим, и нечего вопить и беситься по этому поводу. Прошлой ночью они совершили несколько очень хитрых маневров, причем самый ловкий приберегли напоследок, когда охрана гналась за пустыми транспортными кораблями чуть не до самого западного побережья.
— Идиоты! Нас всех выставили идиотами)
— К сожалению, именно так, — подтвердил Хейуорт, поднимаясь на ноги, растирая лоб обеими руками, проведя ладонями по белоснежным волосам. — Впрочем, мы будем выглядеть еще хуже, когда станет известно о результатах проекта Крагера по добровольному возврату денег. Предложил людям сделать «патриотический жест»! Старый дурак…
— Почему? По-моему, мысль хорошая. Может, даже получим назад несколько миллионов.
— Ничего мы назад не получим, кроме нескольких символических марок, и вот тогда действительно окажемся полными идиотами.
— Думаю, ты ошибаешься.
— Правда? Что бы ты сделал, найдя у себя на заднем дворе свободную от налогов премию и зная, что она украдена у того самого правительства, которое недавно лишило тебя существенной доли дохода за счет налогов? Что бы ответил, если б оно попросило вернуть назад деньги, не имея точных сведений, у кого они есть? Как бы поступил?
Метеп задумался.
— Я тебя понимаю… Что будем делать?
— Врать. Что еще? Объявим, будто девяносто процентов денег возвращено и лишь несколько жадных изменников не хотят отдать то, что по праву принадлежит соотечественникам.
— Звучит неплохо. Простым гражданам всегда полезно внушить легкое чувство вины.
Хейуорт сардонически усмехнулся:
— При условии, что они себя почувствуют виноватыми. — Улыбка погасла. — А вот Робин Гуд — если это вообще реальная личность — сильно меня беспокоит. Чего он добивается? Не призывает убить тебя, силой свергнуть Империю… Просто рассуждает о деньгах. Ни пламенной риторики, ни четкой идеологии. Одни деньги…
— Это тебя беспокоит? А меня нет! Пускай лучше толкует о деньгах, чем грозит лишить меня жизни. В конце концов, вполне мог обокрасть военную базу и засыпать нас нейтронами.
— Это беспокоит меня потому, что я не понимаю, к чему он клонит. Чувствую, что в его безумии есть система. Он преследует какую-то цель, а я ее не вижу. Может, в листовках сам все объяснит.
