На минуту он умолк.
– И по какой-то причине я сейчас никак не могу отделаться от этого воспоминания. Наверно, потому, что, вспоминая то событие, я понимаю, что даже та безмолвная скотина отреагировала на меня острее, чем реагируешь ты – мой собственный сын. Я просто не понимаю, почему! Как ты можешь быть таким неподвижным и безмолвным год за годом?
Дыхание отца было резким и прерывистым. Мне очень хотелось утешить его! Но я ничего не мог сделать, а он сидел молча, пока его дыхание снова не выровнялось. Тогда он встал, наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб, и я почувствовал, как его ладони нежно сомкнулись вокруг моих висков. Он на пару мгновений задержал мою голову в руках, как делал каждый вечер.
– Давай-ка уложим тебя в постель, сынок, – сказал он.
Это был единственный раз за все годы, на протяжении которых он в одиночку обо мне заботился, когда отец позволил себе намекнуть, какое отчаяние временами его охватывает. Но я и не представлял, насколько поддерживала меня его неколебимая сила, пока впервые в жизни не поехал в отпуск вместе с отцом. Мне было тогда 25 лет.
Обычно родители оставляли меня в каком-нибудь интернате, уезжая в отпуск, но на сей раз взяли с собой к морю. Я был вне себя от возбуждения. Не помню, чтобы я когда-нибудь прежде видел море, и гигантские катящиеся массы воды произвели на меня впечатление, от которого захватывало дух. Море одновременно и отпугивало меня, и завораживало. С годами я научился любить воду, которая поднимала и поддерживала мое тело, освобождая меня, как не было способно освободить ничто иное. Но мне всегда было боязно думать, что я никак и ничем не могу от нее защититься и не сумел бы ни двигать ногами, ни грести руками достаточно хорошо, чтобы удержаться на поверхности, если вдруг начну тонуть.
Я замирал от восторга и страха, когда отец подвез мою коляску к линии прибоя, и сидел там, прислушиваясь к биению волн. Потом он помог мне встать на ноги и медленно повел меня, еле шаркающего по песку, к воде. Но чем ближе я к ней подбирался, тем страшнее мне становилось, и отец, должно быть, это почувствовал.
– Расслабься, Мартин, – снова и снова повторял папа, а набегавшие волны завивались вокруг моих ног. Но я не слушал: адреналин гудел в моем теле, и беспомощность захлестывала меня сильнее, чем когда-либо прежде, пока я стоял лицом к лицу с морем. Я понимал, что оно с легкостью заберет меня, если захочет.
Отец подвел меня ближе к воде еще на несколько шагов.
– Ты в безопасности, – продолжал он повторять.
Однако я пришел в ужас, когда море сомкнулось вокруг моих ступней и голеней. Я был уверен, что оно вот-вот смоет меня, и у меня не будет иного выбора, кроме как подчиниться ему. Вдруг я почувствовал, как папа прислоняется ко мне теснее.
– Неужели ты боишься, что я действительно тебя отпущу? – выкрикнул он, заглушая шум волн. – Неужто ты думаешь, что после всех этих лет я позволю чему-то плохому случиться с тобой? Я здесь, Мартин. Я тебя держу. Я не позволю ничему случиться. Не нужно бояться.
И только в этот момент, чувствуя, как отцовские руки поддерживают меня, а его сила не дает мне упасть, я понял, что его любовь сильна настолько, что защитит меня от любого океана.
26: Она возвращается
Я открываю глаза в темноте. Мое сердце бешено колотится. Ужас наполняет меня. Мне хочется вопить, кричать, плакать от страха, который холодом бежит по моим венам.
Я поворачиваю голову, чтобы взглянуть на часы.
Пять утра, за нынешнюю ночь я проснулся в четвертый раз, и прошло всего 47 минут с тех пор, как я в прошлый раз открывал глаза и смотрел на часы, пытаясь ускользнуть от своих снов. Сегодня они какие-то особенно скверные. Я не дождусь, когда они прекратятся. В такие моменты я острее всего ощущаю свое одиночество – когда мир безмятежно спит и я просыпаюсь в сером свете пустого рассвета.
Кошмар, который разбудил меня нынче, не так уж сильно отличался от предыдущего. Они вообще не отличаются особым разнообразием. Не будь мои сны такими страшными, они были бы до зевоты предсказуемыми.
Она стояла передо мной, глядя сверху вниз на мое лицо. Я понимал, что она собирается сделать, и хотел оттолкнуть ее, но не мог. Мои руки так же безжизненно, как и всегда, лежали по бокам, а ее лицо приближалось. Я чувствовал, как ужас, поднимаясь, затопляет мою гортань, и я хотел молить о милосердии.
А потом просыпался.
Теперь так случается почти каждую ночь. Как бы я ни старался утопить прошлое, оно пузырями поднимается сквозь трещины, которые я не могу заполнить мыслями о работе и доме, списками важных дел и планированием всего того, что я хотел бы испытать.
Больше всего меня изнуряет то, что кошмары преследуют меня не только по ночам. В любой самый обычный день вокруг меня рассыпана тысяча крохотных, но жутких напоминаний. Это вещи, на которые никто другой не обратил бы внимания, но они мгновенно переносят меня в прошлое. Несколько ритмичных нот классической музыки в торговом центре – и я возвращаюсь в тот загородный интернат, где был заперт, как животное, всей душой желая сбежать.
– Здесь так спокойно, – всегда говорила моя мать, отвозя меня туда.
Когда мы входили в это здание, спокойные ноты мелодий Вивальди или Моцарта обычно доносились из спрятавшейся где-то колонки, и я поднимал взгляд на мать, умоляя, чтобы она поняла, что скрывается за этой музыкой.
Вот почему, когда я ее слышу, я со свистом уношусь обратно в прошлое. Или вижу машину, которая напоминает мне ту, на которой ездила женщина, причинявшая мне боль, – и вот я уже снова там: сердце бьется как сумасшедшее, на коже выступает холодный пот, и я задыхаюсь.
Когда подобное происходит, кажется, никто этого не замечает. Неужели я действительно научился так хорошо скрывать свои чувства, что могу спрятать от чужих глаз даже кромешный ужас? Не понимаю, как это возможно, но как-то получается. Я остаюсь совершенно один, пытаясь вернуть себя в настоящее, напоминая себе, что прошлое осталось позади.
Лежу в постели, и сердце начинает успокаиваться. Мне нужно снова уснуть, как бы я ни боялся, что меня вновь отошлют в тот мир, который я изо всех сил пытаюсь забыть. Завтра на работе мне нужно быть сообразительным и бдительным. Не могу позволить тому, что было прежде, уничтожить эту возможность. Не могу позволить ему утянуть меня вниз.
Закрываю глаза, но по-прежнему вижу ее лицо.
27: Вечеринка
Девушка стоит передо мною, покачивается. Взгляд ее затуманен, она улыбается.
– Ты красивый, – нараспев говорит она. – Я буду с тобой флиртовать.
Из колонок грохочет музыка. Ее ритм – как удары молота, и в комнате полно незнакомых мне студентов. Я на вечеринке в университетском кампусе вместе с Эрикой и ее друзьями, с которыми она меня познакомила. Их зовут Дэвид и Иветт.
