Однажды, когда я был менеджером магазина в «Серкит Сити Экспресс», в свой выходной я заехал в магазин, чтобы проверить, как там дела. На мне были шорты и футболка. Никакой рабочей униформы! Я болтал с одним из знакомых продавцов, и тут ко мне подходит покупатель и начинает задавать какие-то вопросы. Я отвечал быстро и вежливо. Покупатель был удовлетворен. Потом я спросил его, почему он подошел именно ко мне, ведь по моему наряду нельзя было сказать, будто я здесь работаю. Он ответил, что по мне было видно, что я – главный, несмотря на одежду.
Глава 18
Дар слов
Давайте чтобы даже жить так, чтобы даже гробовщик, когда мы умрем, погрустил о нас. –
Марк Твен
Я помедлил, прежде чем сложить салфетку. Теперь я очень неохотно вносил в тексты записок на салфетках для Эммы все, связанное со смертью. Я не хотел, чтобы она фокусировалась на этом. Я хотел, чтобы она сосредоточилась на жизни. На своей жизни. На том, как прожить ее наилучшим образом. Но в выбранной цитате речь идет как раз об этом. Она нравилась мне. Я сложил салфетку и положил ее в коробку для обедов.
Сегодня я ощущал приятное возбуждение. Позвонил доктор Суэйни с сообщением о том, что меня не приняли в программу испытания нового лекарства – из-за рака простаты. (Можно было бы подумать, что, коль скоро у меня два вида рака, я должен быть в первых строчках их списка. Но, увы, я «смазал» бы результаты.) Доктор Суэйни, благослови его господь, все же нашел способ лечить меня этим медикаментом и заставить мою страховую компанию частично оплатить курс. (Без страховки это обошлось бы мне в 12 тысяч долларов в месяц.) Я был безмерно благодарен за то, что за моим раком идет такая настойчивая охота, что я нашел врача, полного решимости сделать все, чтобы я остался в живых.
Меня часто спрашивают о воздействии, которое рак оказал на мою жизнь. Трудно даже начать этот список – настолько много аспектов моей жизни он изменил. Он атаковал самые главные столпы моей жизни. Он сотряс меня до основания, и временами я чувствовал, что почти потерял себя. Я с легкостью могу сказать, что рак – не у одного меня. Он у всей моей семьи. Мы провели на этом поле битвы не один год – и, весьма вероятно, не покинем его до самого конца моей жизни.
Возможно, вам трудно это читать. Мне было трудно в первый раз сказать это самому себе.
Я не могу пожелать, чтобы у меня в прошлом никогда не было рака. Я не рад тому, что он у меня есть. Я определенно желаю, надеюсь и молюсь, чтобы у меня его не было завтра.
Рак вывел меня на эту дорогу. Рак заставил меня сфокусироваться на том, что важно. И если я смогу помогать другим делать то же самое, кто я такой, чтобы говорить, что мне не следовало иметь с ним дело?
Я благодарен и по другой причине. Он пробудил меня. В первую очередь для того, чтобы провести инвентаризацию всех благ, которыми осыпала меня жизнь, сказать тем, к кому я неравнодушен, что я люблю их. Но также и для того, чтобы приготовиться. Привести все в порядок. Страхование жизни. Мое завещание. Мои пожелания относительно похорон.
Как я уже упоминал прежде, мой отец был главой городского похоронного бюро в Порт-Лейдене в течение 34 лет. Смерть была для моей семьи образом жизни. Я вырос, зная, что смерть неизбежна, это что-то такое, чего хочется избегать как можно дольше; но, если уж она случалась, «Похоронное бюро Каллахана» было рядом, чтобы поддержать семью и постараться сделать переход в иной мир как можно более гладким.
Однако когда отец умер за несколько месяцев до постановки моего диагноза, это была первая смерть, которую я по-настоящему прочувствовал. Все мои бабушки и дедушки умерли, когда я был моложе, но именно эти похороны стали для меня «ритуалом перехода». У меня был дядя, который умер за несколько лет до отца, но мы не особенно близко общались. А это было первый раз, когда ушел кто-то из моей собственной жизненной линии. Мой отец был скалой – для меня и многих окружающих. Эта утрата перевернула мой мир с ног на голову.
Нет нужды говорить, что я был удивлен, когда умер папа. Хоть он и не вел невероятно здоровый образ жизни, никто из нас не ожидал, что он умрет так рано. Его врач считал, что у него может быть рак легких. В одном его легком выявили несколько темных пятен, и были причины полагать, что это может быть рак. Папа курил всю жизнь. Думаю, он начал курить еще в начальной школе.
Отец прошел биопсию, чтобы прояснить этот вопрос. Прошла она хорошо, как и большинство биопсий, но вскоре после этого у него случился коллапс легкого. Он впал в кому, да так из нее и не вышел.
Я приезжал навестить отца после того, как он погрузился в кому. Мало что можно было сделать. Мало что можно было сказать. Мы не были уверены, сможет ли он выкарабкаться из нее.
Мы поехали домой и пробыли в дороге лишь около часа, когда у меня зазвонил телефон. Папы больше не было. С моей точки зрения, это произошло внезапно. Я так и не смог попрощаться с ним. У меня даже не было возможности поговорить с ним – из-за комы.
Я оказался не готов к лавине эмоций, которые испытал в то время. Первой мыслью, когда мы ехали обратно в Порт-Лейден, было: «Кто хоронит гробовщика?» Во многих случаях это делает сын, который наследует семейный бизнес. Я его не унаследовал, был сыном, который решил не идти по стопам отца. Я был сыном, который уехал из дома и виделся с родителями пару раз в год. Ни моя сестра Колин, ни я не стали заниматься семейным делом, но она хотя бы физически была ближе к родительскому дому. (Вскользь замечу, что моя мама, хотя в момент смерти отца ей было 69 лет, решила продолжать вести дела похоронного бюро самостоятельно.)
Мы на самом деле не готовились к смерти отца. А следовало бы. Ибо смерть была нашим семейным бизнесом – что говорит само за себя! Я не знаю, какие семейные разговоры вели наши родители, или какое поведение ожидалось от нас после их смерти. Не знаю, были ли у отца какие-то конкретные пожелания. Да, он часто говорил, что похороны и все их детали – дело оставшихся в живых родственников. Я не знал, чего хочу для него. Мы никогда об этом не разговаривали.
У мамы не было даже текущего завещания, и пришлось выкапывать документ 40-летней давности, чтобы разобраться с недвижимым имуществом. Кажется, в нем предполагалось, что я уеду жить к дяде Гарольду и тете Гиги; но теперь, учитывая, что мне было уже 42 года, всем показалось, что мне можно позволить решать этот вопрос самостоятельно!
Почему мы избегали разговоров об этом? Умирание – это часть жизни. Когда я в последний раз сверялся со статистикой, у каждого из нас был 100-процентный шанс умереть. Миссией нашей семьи была помощь семействам Порт-Лейдена после смерти любимых родственников, однако мы избегали этой темы, когда дело касалось нашего собственного семейства.
Не знаю, смогу ли я когда-нибудь написать о том, как проходило мое детство в доме отца. Уверен, у каждого есть такие истории, в которых хватает и хорошего, и плохого. Были моменты, когда я ощущал исключительную близость к отцу, и напротив, порой чувствовал себя бесконечно отстраненным и далеким. Я знаю, что папа очень любил мою сестру Колин и меня. Думаю, бывали моменты, когда ему трудно было выразить эту любовь. Однако когда он показывал нам любовь и поддержку, они были абсолютно безмерными.
