– Я приехал с женой, – сказал мистер Кеймен, крепко, до боли пожимая Бобби руку. – Просто не мог отпустить ее одну, знаете ли. Амелия, естественно, расстроена.
Миссис Кеймен шмыгнула носом.
– Мы пришли повидать вас, – продолжал мистер Кеймен. – Видите ли, брат моей бедной жены умер, можно сказать, у вас на руках. Естественно, ей хотелось бы знать все, что вы можете рассказать о последних минутах его жизни.
– Ну разумеется, – с несчастным видом сказал Бобби. – Разумеется. – Он нервно улыбнулся и тут же уловил вздох отца – вздох христианского смирения.
– Бедный Алекс, – простонала миссис Кеймен, прикладывая к глазам платок. – Бедный, бедный Алекс.
– Да уж, – сказал Бобби. – Мрак, да и только.
Он неловко заерзал.
– Понимаете, – сказала миссис Кеймен, с надеждой глядя на Бобби, – если он произнес какие-то последние слова или оставил сообщение, я, естественно, хочу об этом знать.
– Ну еще бы, – согласился Бобби. – Только он, собственно, ничего не сказал.
– Вообще ничего? – Миссис Кеймен, казалось, разочарована и не верит ему. Бобби почувствовал себя виноватым.
– Нет, ну… собственно, вообще ничего.
– Так-то оно лучше всего, – мрачно заявил мистер Кеймен. – Отойти в беспамятстве, без боли… Господи, да ты должна смотреть на это как на благо, Амелия.
– Наверное, да, – сказала миссис Кеймен. – Вы думаете, ему не было больно?
– Я в этом уверен, – ответил Бобби.
Миссис Кеймен глубоко вздохнула.
– Что ж, спасибо и на этом. Я-то, правду сказать, надеялась, что он оставил сообщение, но теперь вижу, что так, как есть, даже лучше. Бедный Алекс. Он так любил проводить время на свежем воздухе.
– Правда? – спросил Бобби. Ему вспомнилось бронзовое от загара лицо, темно-синие глаза. Привлекательная личность этот Алекс Причард. Даже на грани смерти. Странно, что он приходится братом миссис Кеймен и свояком мистеру Кеймену. Он был достоин лучшего, считал Бобби.
– Разумеется, мы вам очень признательны, – сказала миссис Кеймен.
– О, ничего, – ответил Бобби. – Я хочу сказать… ну… больше я ничего не мог сделать. – Он беспомощно барахтался в словах.
– Мы этого не забудем, – сказал мистер Кеймен.
Бобби еще раз испытал железное рукопожатие. Миссис Кеймен протянула ему вялую руку. Его отец простился с ними, и Бобби проводил Кейменов до парадной двери.
– А чем вы занимаетесь, молодой человек? – поинтересовался Кеймен. – Приехали домой в отпуск или как?
– В основном я занимаюсь поисками занятия, – промямлил Бобби. – Я служил на флоте.
– Тяжелые времена… тяжелые сейчас времена, – сказал мистер Кеймен, качая головой. – Ну, желаю вам удачи, разумеется.
– Большое вам спасибо, – вежливо ответил Бобби.
Он смотрел, как они уходят по заросшей сорняками подъездной аллее. Парень вконец приуныл. В голове царил кавардак путаных мыслей. Фотография… лицо девушки с широко поставленными глазами и пышными волосами… И вот десять или пятнадцать лет спустя миссис Кеймен, размалеванная, с выщипанными бровями. Широко поставленные глаза утонули в складках кожи и превратились в поросячьи глазки, а волосы были густо покрашены хной. Невинность молодости испарилась без следа. Какая жалость! И все, наверное, из-за того, что она вышла замуж за этого здоровенного прохвоста Кеймена. Выйди она за кого-нибудь другого, может, и не постарела бы так безобразно и скоро. Седина в волосах, а на бледном гладком лице – все те же широко поставленные глаза… А впрочем, какая разница? Бобби вздохнул и покачал головой.
– Это худшее, что приносит брак, – пробормотал он.
– Что ты сказал?
Бобби очнулся от своих дум и увидел тихонько подошедшую Фрэнки.
– Привет, – буркнул он.
– Привет. Почему брак? И чей?
– Я рассуждал отвлеченно, – сказал Бобби.
– То есть?
– О разрушительных последствиях брака.
– И кто же подвергся разрушению?
Бобби все объяснил, но Фрэнки с ним не согласилась:
– Вздор. Эта женщина в точности как на фотографии.
– Когда ты ее видела? Ты была на дознании?
– Разумеется, была. А ты как думал? Тут же почти нечего делать. Дознание – это настоящая манна небесная. Я так волновалась, что аж зубы свело. Конечно, лучше бы это было таинственное отравление, чтобы выступал лаборант-химик и все такое, но нельзя привередничать. Надо довольствоваться нехитрыми развлечениями, выпадающими на нашу долю. Я до самого конца надеялась, что кто-нибудь заподозрит неладное, но все оказалось чуть ли не до прискорбия просто.
– До чего же ты кровожадная, Фрэнки.
– Я знаю. Это, вероятно, атавизм, или как его? А ты как думаешь? Я уверена, что во мне много атавизмов, или как их? В школе меня прозвали Обезьяньей Мордой.
– А обезьянам нравятся убийства? – спросил Бобби.
– Ты спрашиваешь, как корреспондент воскресной газеты.
– Ты знаешь, – сказал Бобби, возвращаясь к первоначальной теме, – я не согласен с тобой относительно миссис Кеймен. На фотографии она славная.
– Подретушировали, только и всего, – отрезала Фрэнки.
– Ну, значит, так подретушировали, что мать родная не узнает.
– Ты слепой, – сказала Фрэнки. – Фотограф сделал все, на что способно искусство светописи, но все равно снимок вышел гадкий.
– Совершенно с тобой не согласен, – холодно возразил Бобби. – Да и вообще, где ты его видела?
– В местной газете «Вечернее эхо».
– Возможно, его некачественно напечатали.
– По-моему, ты совсем спятил, – сердито сказала Фрэнки. – И все из-за какой-то размалеванной затасканной сучки – да, да, я сказала: сучки – вроде этой Кеймен.
– Фрэнки, – сказал Бобби, – ты меня удивляешь. Да еще на подъездной аллее возле дома священнослужителя. Почти святое место, можно сказать.
– Сам виноват, нечего было глупости говорить.
Наступило молчание, потом Фрэнки вдруг остыла, злость ее прошла.
– Что и впрямь смешно, – сказала она, – так это ссориться из-за какой-то чертовой бабы. Я пришла предложить тебе партию в гольф. Ты как?
– Ладно, шеф, – радостно согласился Бобби.
Они пошли рядышком, болтая о том, как подрезать мяч или довести до совершенства «стружащий» удар, которым мяч загоняют на зеленую лужайку вокруг лунки.
Недавняя трагедия совершенно вылетела у Бобби из головы. Но, загнав мяч в одиннадцатую лунку и «поделив» ее с соперницей, он вдруг вскрикнул.
– Что случилось? – встревожилась Фрэнки.
