Верховная жрица впервые на памяти Ким так обратилась к магу.
Затем, мгновение спустя, Видящая узнала, что Лорен больше не маг. И не успела она еще дослушать рассказ, как кольцо на ее пальце начало светиться, возвращаясь к жизни. Она смотрела на него, изо всех сил борясь с уже инстинктивной антипатией к нему, и в ее воображении, пока Лорен, а затем Диармайд рассказывали о Кадер Седате, начала проявляться картинка.
Эту картинку она помнила, самую первую картинку, увиденную ею во Фьонаваре, на тропинке к озеру Исанны: изображение другого озера, высоко в горах, над которым летали орлы.
– Кажется, круг замкнулся. Теперь мой долг идти с Мэттом в Банир Лок, чтобы помочь ему вернуть себе корону, которую он никогда по-настоящему и не терял, чтобы гномов можно было остановить на краю Тьмы.
– Нам предстоит долгий путь, – сказал Мэтт Сорен, – а времени не слишком много. Придется отправиться сегодня ночью. – Голос его звучал точно так же, как всегда. У Ким возникло ощущение, что ничто на свете не может изменить его. Он останется той скалой, которая для всех них в тот или иной момент служила опорой.
Она посмотрела на Джен и увидела на ее лице отражение той же мысли. Затем она снова опустила взгляд на Бальрат и сказала:
– Вы не поспеете туда вовремя.
Даже сейчас, даже после всего, что произошло, она с глубоким смирением восприняла мгновенно воцарившееся среди присутствующих молчание после слов живущей в ней Видящей. Когда она подняла глаза, то встретилась со взглядом единственного глаза Мэтта Сорена.
– Я должен попытаться, – просто ответил он.
– Знаю, – ответила Ким. – И Лорен тоже прав, по-моему. Почему-то очень важно, чтобы вы попытались. Но могу сказать вам, что отсюда вы не успеете добраться туда вовремя.
– Что ты хочешь сказать? – Это спросил Диармайд, его голос был лишен интонаций, как и голос Джаэлль перед этим, очищенный для этого простого вопроса.
Ким подняла руку, чтобы они могли видеть пламя кольца.
– Я хочу сказать, что мне тоже надо туда отправиться. Что Бальрату придется доставить нас туда. И мне кажется, все мы уже поняли, что Камень Войны – обоюдоострое благословение, если не сказать больше. – Она изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе не звучала горечь.
Ей это почти удалось. Но в последовавшем молчании кто-то спросил:
– Ким, что произошло в горах?
Она повернулась к Полу Шаферу, который задал этот вопрос, который всегда задавал вопросы, вскрывающие суть события. Посмотрела на него, потом на Лорена, стоящего рядом с Полом и глядящего на нее со смесью нежности и силы, которую она запомнила с самого начала, а потом помнила ярче всего с той ночи, которую они провели вместе в Храме, накануне смерти Кевина, накануне ее путешествия в Кат Мейгол.
Поэтому именно этим двоим, таким разным, но таким в чем-то неуловимом схожим, она рассказала историю спасения параико и что случилось потом. Слушали все, все должны были знать, но говорила она для Лорена и Пола. А в конце повернулась к Мэтту и повторила:
– Поэтому ты видишь, что я хочу сказать: каким бы ни было благословение, которое я ношу, в нем всегда есть другая сторона.
Мгновение он смотрел на нее, словно обдумывая сказанное. Потом выражение его лица изменилось; она увидела, как его рот сложился в гримасу, означавшую у него улыбку, и услышала, как он лукаво сказал:
– Не встречал ни одного мало-мальски стоящего клинка, который имел бы только одно лезвие.
Вот и все, но она знала, что эти тихие слова были единственным ободрением, на которое она имела право рассчитывать.
Характер Верховной жрицы Даны соответствовал полученному ею воспитанию. И поэтому Джаэлль, продрогшая под падающим дождем, охваченная холодом из-за того, что произошло с Дариеном и что происходило сейчас, после кораблекрушения, ничем не выдала своего беспокойства.
Она знала, что это голос Мёрнира прогремел над волнами и усмирил их, и поэтому прежде остальных ее взгляд нашел Пуйла, когда он вышел на берег. Она помнила, как он стоял на другом берегу, далеко на юге, и говорил с Лирананом в том губительном свете, который шел не от луны. Но он был жив, он вернулся. Наверное, это ее радовало.
Они все вернулись, кажется, и с ними был некто новый, и по лицу Дженнифер нетрудно было понять кто это.
Джаэлль заставила себя оставаться холодной и жесткой, но ведь она не была сделана из камня, как бы ни старалась походить на него. При виде Джиневры и Ланселота, стоящих вместе под дождем и косыми лучами солнца, заходящего в исчезающие на западе облака, ее охватили жалость и удивление. Она не слышала, что они сказали друг другу, но язык жестов был ясен, и в конце, когда мужчина в одиночестве ушел в лес, Джаэлль обнаружила, что ее вдруг охватила печаль. Она смотрела ему вслед, и, зная эту историю, ей нетрудно было догадаться, в какой дальний поход отправила Джиневра своего второго возлюбленного и какое поручение на него возложила. Трудно было самой сохранить холодную отстраненность в присутствии стольких мужчин после всех бурных событий, произошедших в Храме перед тем, как она унесла оттуда Ким и Шарру с помощью крови и обращения к силам земли.
Она нуждалась в жрицах Мормы Гвен Истрат, чтобы воспользоваться столь мощной магией, а это означало иметь дело с Одиарт, что всегда было неприятно. В большинстве случаев она справлялась с этой задачей без серьезных проблем, но сегодня их разговор протекал по-иному.
Она вступила на зыбкую почву и знала это, и Одиарт это тоже знала. Это выходило за рамки обычного, граничило с подлинным нарушением правил: чтобы Верховная жрица покинула Храм – и все королевство, – да еще в такое время. Ее священным долгом, напомнила ей Одиарт во время мысленной связи со всеми жрицами Мормы, было оставаться в святилище и быть готовой удовлетворить нужды Богини-матери. Более того, не постеснялась напомнить ей ее заместильница, разве Верховный король не поручил ей оставаться в Парас Дервале и править страной вместе канцлером? Разве не является ее обязанностью как можно лучше воспользоваться этой неожиданной возможностью на благо их неизменной цели вернуть Дане главенствующее место в королевстве?
Все это, к сожалению, было правдой.
В ответ ей ничего не оставалось, кроме как воспользоваться своим высоким положением, и уже не в первый раз. Она почти не лицемерила, когда сделала упор на беспокойство и тревогу, которые ощущала в Храме, и сообщила жрицам Мормы, что в качестве Верховной жрицы пришла к выводу: покинуть Храм в такое время значит выполнить волю Даны, которая превыше любых традиций и возможностей получить выгоду. Это также вызвано срочной необходимостью, «сказала» она Одиарт, и это было правдой, об этом свидетельствовало белое лицо и крепко стиснутые руки Ким, которая напряженно ждала вместе с Шаррой под куполом Храма, не зная об этом тайном разговоре между жрицами.
Джаэлль вложила в это послание раскаленную добела ярость, а она все еще оставалась самой сильной из них всех. «Очень хорошо, – ответила Одиарт. – Если ты должна, значит, должна. Я немедленно отправлюсь в Парас Дервал, чтобы заменить тебя в твое отсутствие, по мере сил».
