– На этот раз, – сухо повторил он, но она уже начала разбираться в ускользающих интонациях его голоса, и сейчас в нем прозвучала лишь мягкая ирония, ничего более. – Я знаю, что у тебя не было такого намерения, – сказал он, направляясь во впадину между волнами. – На этот раз я сам себе причинил боль. Когда-нибудь я тебе объясню, если захочешь.
Джаэлль ничего не ответила, сосредоточившись на движении над водой. Ощущение было сверхъестественное. Джаэлль чувствовала себя идеально, безупречно уравновешенной. Ей приходилось следить за тем, куда они идут и как ведет себя море перед ними, но, не считая этого, скользить по поверхности было совсем не трудно. Подол ее одежды намок, только и всего. Если бы они не шли к кораблю, который погиб тысячу лет назад, она могла бы даже испытывать удовольствие.
А теперь, чем ближе они подходили, тем более неестественно прозрачным вырастал перед ними этот корабль. Когда они подошли к нему, Джаэлль ясно увидела зияющие дыры у ватерлинии. В открытом взорам трюме корабля Амаргина играло море в лунном свете.
Конечно, это был именно тот корабль. Он не мог быть ничем иным здесь, в бухте Анор Лайзен. Она не имела представления, какая сила удерживала его в зримом мире, не то что на плаву. Но у нее не было никаких сомнений в том, кто тот единственный моряк, стоящий высоко над ними. На мгновение, когда они остановились и стояли на волнах как раз под высокой призрачной фигурой, Джаэлль подумала о силе любви и действительно вознесла короткую молитву, прося для Лайзен покоя в царстве Ткача.
Тут Амаргин заговорил или заговорило то, что от него осталось после столь давней смерти, под пронизывающим его насквозь лунным сиянием. Он произнес голосом, напоминающим низкие ноты, которые извлекает из тростинки ветер:
– Зачем вы пришли?
Джаэлль почувствовала, как ее качнуло, равновесие начало ускользать. Она ожидала – хотя и не могла понять, почему, – приветливого приема. Не этого холодного, прямого вопроса. Внезапно море показалось ей пугающе темным и глубоким, а земля очень далекой. Она почувствовала на своем локте чью-то руку, которая поддержала ее. Пуйл подождал, пока она ему кивнула, а потом снова посмотрел на того, кто произнес эти слова с палубы над их головами.
Она увидела, как он посмотрел вверх, на мага, убитого Пожирателем Душ. И без того всегда бледный, Пуйл и сам стал белым и похожим на призрака при лунном свете. Но в его взгляде не промелькнуло ни тени сомнения, а в голосе ни малейшего колебания.
– Мы пришли за королевским Копьем, неуспокоившийся. И чтобы принести тебе известие, которого ты ждал столько лет.
– Кто-то был в Башне! – воскликнул призрак. Джаэлль показалось, что от боли, прозвучавшей в этих словах, от бремени давней утраты взметнулся ветер. – Кто-то был в Башне, и поэтому я снова пришел туда, куда так и не вернулся живым, в то место, где она умерла. Кто стоял в той комнате и притянул меня обратно?
– Джиневра, – ответил Пуйл и замолчал в ожидании.
Амаргин молчал. Джаэлль чувствовала под собой колебание моря. Она на секунду взглянула вниз, а затем быстро снова подняла взгляд: ей показалось, что она увидела звезды у себя под ногами, и у нее закружилась голова.
Амаргин перегнулся через поручни. Она была Верховной жрицей Даны, а над ней стоял призрак того, кто разрушил власть Даны во Фьонаваре. Ей следовало проклясть его, говорила часть ее души, проклясть, как делали жрицы Богини на рубеже каждого месяца. Ей следовало пролить свою кровь в море над тем местом, где она стояла, и произнести самое страшное проклятие от имени Матери. Это было ее долгом, святой обязанностью. Но она не могла этого сделать. Такой ненависти к его давнему поступку не нашлось в ее душе сегодня ночью, и больше ее никогда не будет, почему-то Джаэлль это знала. Здесь было слишком много боли, слишком чистым было горе. Кажется, все истории сливаются воедино. Она смотрела снизу вверх на него и на то, что он держал в руке, и молча наблюдала. Под таким углом зрения он казался ниже ростом, но она различала его резко высеченные, прозрачные черты лица, длинные бледные локоны и мощное, сверкающее Копье, которое он сжимал обеими руками. На пальце у него было кольцо: Джаэлль подумала, что знает, что это такое.
– Значит, здесь и Воин? – спросил Амаргин голосом, похожим на дуновение в залитый луной стебель тростника.
– Да, – ответил Пуйл. И через мгновение прибавил: – И Ланселот тоже.
– Что?!
Даже в темноте и с того места, где она стояла, Джаэлль увидела, что его глаза внезапно засияли в ночи, словно сапфиры. Он перехватил руками Копье. Пуйл ждал, не торопил, когда фигура над ними осознает все значение этого факта.
Затем они оба, стоящие на неспокойных волнах рядом с кораблем, услышали, как Амаргин произнес теперь очень официальным голосом:
– Какую весть вы принесли мне по прошествии стольких лет?
Удивленная Джаэлль увидела на лице Пуйла слезы. Он ответил очень мягко:
– Весть о покое, не знающий покоя. Ты отомщен, твой посох вернулся обратно. Похититель Душ Могрима мертв. Возвращайся домой, Первый из магов, возлюбленный Лайзен. Плыви домой среди звезд, к Ткачу, и да будет дарован тебе мир после всех этих лет. Мы отправились на Кадер Седат и уничтожили там зло с помощью магии твоего посоха, который держал в руках тот, кто стал твоим последователем, – Лорен Серебряный Плащ, Первый маг Бреннина. То, что я говорю тебе сегодня, – правда. Я – Дважды Рожденный, повелитель Древа Жизни.
Тут раздался звук, который Джаэлль не могла забыть до конца своих дней. Его издал не Амаргин, скорее казалось, он доносится из самого корабля, хотя никого больше на нем не было видно: высокий, пронзительный звук, каким-то образом связанный с косыми лучами луны на западе, балансирующий между экстазом и болью. Она внезапно поняла, что на корабле находятся и другие призраки, хотя их нельзя было видеть.
Затем заговорил Амаргин, перекрывая стон своих матросов, и он сказал Пуйлу:
– Если это так, если это произошло, тогда, во имя Мёрнира, я передаю вам это Копье. Но хочу попросить вас об одной вещи, еще одно должно свершиться прежде, чем я смогу отдохнуть. Еще одна смерть.
Впервые Джаэлль увидела, как Пуйл заколебался. Она не знала, почему, но зато знала кое-что другое и спросила:
– Галадан?
Она услышала, как Пуйл ахнул, и почувствовала в то же мгновение на себе взгляд сапфировых глаз того, кто постиг небесную премудрость. И приказала себе не дрогнуть.
Он сказал:
– Ты находишься далеко от своего Храма и от своего кровожадного топора, жрица. Ты не боишься смертоносного моря?
– Я больше боюсь Расплетающего Основу, – ответила она, довольная тем, что ее голос звучен и не дрожит. «Смертоносное море, – отметила она с горечью, – Лайзен». – И ненавижу Тьму больше, чем когда-либо ненавидела тебя или любого из магов, последовавших за тобой. Я берегу свои проклятия для Могрима и, – тут она глотнула, – после сегодняшней ночи буду молиться Дане о покое для тебя и Лайзен. – Она закончила ритуальной фразой, как и Пуйл: – То, что я тебе сказала, – правда. Я – Верховная жрица Богини-матери во Фьонаваре.
