Затем, не веря своим ушам, Дэйв услышал, что несмолкающий, пронзительный визг цвергов достиг еще более высоких нот. Самый крупный из ургахов, теснящих его, внезапно отчаянно взревел, отдавая приказ, и через секунду Дэйв увидел, как слева, позади Левона, образовалось свободное пространство, так как враг отступил.
А потом, не успев образоваться, это пространство было заполнено Мэттом Сореном, королем гномов, которые наступали в мрачном, свирепом молчании. Его одежда была изорвана, пропитана кровью; переступая через тела мертвых, он вел в образовавшуюся брешь своих гномов.
– Приятная встреча, король гномов! – Голос Ивора высоко взлетел над шумом битвы. С радостным криком Дэйв рванулся вперед, чуть впереди него скакал Левон, и они слились с воинами Мэтта и начали снова наступать.
Ра-Теннель, стремительный, как вихрь, на своем ратиене, внезапно тоже очутился рядом с ними.
– Как дела на левом фланге? – пропел он.
– Айлерон нас послал сюда. Говорит, что они продержатся! – крикнул ему Мэтт. – Только не знаю, как долго. На той стороне волки Галадана. Нам пришлось вместе прорываться, а потом снова возвращаться на запад!
– Так поскакали туда! – воскликнул Левон, обгоняя всех, и повел их за собой на север, словно готовился штурмовать башни самого Старкаша. Ивор не отставал от сына.
Дэйв пришпорил коня, торопясь за ними. Ему надо оставаться поблизости: чтобы охранять их, если сможет, чтобы разделить любую судьбу, что бы с ними ни случилось.
Внезапно он ощутил порыв ветра. Увидел огромную, надвигающуюся тень, накрывшую Андариен.
– Благие Боги! – воскликнул Сорча справа от Дэйва.
Раздался ужасный рев. Дэйв посмотрел вверх.
На рассвете Лейла проснулась. Ее била дрожь, и ей было страшно после ужасной, тревожной ночи. Когда Шил пришла за ней, она поручила жрице провести вместо себя утренние молитвы. Шил только взглянула на Лейлу и ушла, ни слова не говоря.
Лейла металась по тесной комнате и старалась удержать образы, мелькающие в ее голове. Однако они были слишком мимолетными, слишком хаотичными. Она не знала, откуда они приходят, как она их получает. Не знала! Она их не хотела! Ладони ее стали влажными, она чувствовала пот на лице, хотя в комнатах под землей царил обычный холод.
Под куполом смолкли песнопения. Во внезапно наступившей тишине она услышала собственные шаги, быстрое биение своего сердца, пульсацию в мозгу – все это казалось более громким, более настойчивым. Теперь она испугалась больше, чем когда бы то ни было.
В дверь постучали.
– Да! – рявкнула она. Она вовсе не хотела отвечать таким тоном.
Шил робко приоткрыла дверь и заглянула в комнату. Но не вошла. Глаза ее широко раскрылись при виде лица Лейлы.
– Что там? – спросила Лейла, стараясь контролировать свой голос.
– Пришли мужчины, жрица. Ждут у ворот. Вы к ним выйдете?
Появилось какое-то дело, которое требовало что-то предпринять. Она быстро прошла мимо Шил, прошагала по изгибающимся коридорам к воротам Храма. Там ждали три жрицы и служительница в коричневых одеждах. Двери были открыты, но мужчины терпеливо ждали снаружи.
Она подошла к порогу и увидела гостей. Она знала всех троих: канцлер Горлис, Шалхассан из Катала и тот толстяк, Тигид, который так часто приходил, пока здесь находилась Шарра из Катала.
– Что вам нужно? – спросила она. Снова ее голос прозвучал более грубо, чем она хотела. Ей было трудно им управлять. Кажется, снаружи стоял ясный день. От солнца заболели глаза.
– Девочка, – спросил Горлис, не скрывая своего удивления, – это ты осталась заменять Верховную жрицу?
– Я, – ответила она коротко и замолчала.
Выражение лица Шалхассана было другим, более спокойным и оценивающим. Он сказал:
– Мне о тебе рассказывали. Ты – Лейла дал Карш?
Она кивнула. И слегка отодвинулась в сторону, чтобы оказаться в тени.
– Жрица, – продолжал Шалхассан, – мы пришли потому, что нам страшно. Мы ничего не знаем и ничего не можем узнать. Я подумал, может быть, жрицы каким-то образом получают известия о том, что происходит.
Она закрыла глаза. Где-то, на каком-то уровне, при нормальном положении вещей, это следовало бы счесть триумфом: правители Бреннина и Катала так смиренно пришли в Святилище. Она понимала это, но не могла вызвать в себе соответствующую реакцию. Все это казалось бесконечно далеким от сотрясающего ее сегодня нервного возбуждения.
Лейла снова открыла глаза и сказала:
– Мне тоже страшно. Я очень мало знаю. Только то, что… сегодня утром что-то происходит. И там льется кровь. Думаю, они начали сражение.
У большого человека, Тигида, из груди вырвался рокочущий звук. Она увидела на его лице страдание и сомнение. Она еще мгновение поколебалась, затем глубоко вздохнула и сказала:
– Если хотите, если вы дадите свою кровь, можете войти. Я расскажу вам все, что знаю.
Все трое поклонились ей.
– Мы будем очень признательны, – пробормотал Шалхассан, и она поняла, что он говорит правду.
– Шил, – снова резко заговорила она, не в силах разговаривать иначе, – воспользуйся ножом и чашей, затем приведи их под купол.
– Сделаю, – ответила Шил с редко проявляющимся пылом.
Лейла не стала ждать. Еще одно видение пронзило ее мозг, словно клинок, и исчезло. Она пошла к двери, споткнулась, чуть не упала. Увидела испуганные глаза юной служительницы, которая попятилась от нее. Юной? Эта девушка старше нее.
Лейла пошла дальше, по направлению к куполу. Теперь в ее лице не осталось ни кровинки. Она это чувствовала. И чувствовала, как поднимается и растет темный, холодный страх внутри. Ей казалось, что по всем стенам Святилища вокруг нее струится кровь.
Пол старался. Он не владел искусством боя на мечах и не обладал колоссальной силой и огромным ростом Дэйва. Но зато у него был собственный гнев и запас мужества, рожденные страстной натурой, бесконечно требовательной к себе. У него были грация и очень быстрая реакция. Однако искусству боя на мечах на этом уровне невозможно научиться за одну ночь, чтобы стать достойным противником ургахов и волков Галадана.
Все утро, однако, он оставался в самом сердце битвы на западном фланге и бился со страстным самоотречением и целеустремленностью.
Впереди он увидел, как Ланселот и Айлерон спешились и дрались бок о бок, чтобы легче было пробираться вперед; их мечи сливались в сложном, сверкающем вихре движений среди гигантских волков. Он знал, что видит нечто незабываемое, искусство боя почти невообразимое. Ланселот сражался в перчатке на обожженной руке, чтобы рукоять меча не врезалась в рану. В начале утра эта перчатка была белой, но сейчас она уже пропиталась кровью.
С обеих сторон от Пола яростно сражались Карде и Эррон, врубались в ряды цвергов, отбивали атаки волков, сдерживали, как могли, ужасных ургахов на слогах. И Пол с болью сознавал, что они все время охраняют его, даже когда дерутся за собственную жизнь.
