Поселенцы из Саратова и эмигранты от революции
Французы, более или менее давно обосновавшиеся в Москве, в конце XVIII века стали свидетелями двух мощных волн миграции, различных по своему составу и целям. Если некоторые изгнанники – переселенцы из сельскохозяйственных колоний, то другие являлись жертвами Французской революции. Именно эти вновь прибывшие мужчины и женщины, несмотря на все существующие между ними различия, создали настоящую французскую колонию в Москве. Своим личным вкладом и своей верой в человека они доказали возможность создания общины, достойной этого названия. Они дали тело и душу французской колонии в Москве, той самой, на долю которой через несколько лет выпали тяжкие испытания 1812 года.
Сельские жители, прибывавшие в Москву часто целыми семьями, стали жертвами политики просвещенного абсолютизма, проводившейся в России Екатериной II в конце XVIII века. Царица, будучи действительно просвещенным деспотом, начала проводить в своей державе масштабную политику колонизации и централизации, выражающуюся, с одной стороны, в стремлении более полно эксплуатировать богатства страны, а с другой – лучше контролировать ее территорию. Однако по всей империи существовали пустующие земли, чьи неиспользуемые богатства привлекали пристальное внимание враждебно настроенных соседей (Польши, Османской империи), к тому же местные элементы часто устраивали там бунты. Поэтому Екатерина II решила, по примеру Пруссии и Испании, начать внутреннюю сельскохозяйственную колонизацию, которая усилила бы ее власть. Для нее речь шла о создании в целинных районах ex nihilo
[4]
городов, жителями которых стали бы переселенные туда российские подданные либо иностранцы.
Именно так действовали в 1766 году испанский король Карл III и его министр Пабло де Олавиде в Андалузии, призвав десять тысяч колонистов заселить Сьерра Морену52. Эта испанская операция быстро получила признание у всей Европы. Екатерина II действовала в России аналогичным образом, создав всего 104 колонии, из них 52 – на берегах Волги53. Для привлечения переселенцев она использовала услуги специальных вербовщиков, французов Дени Шанони и, особенно, Антуана Менье де Прекура (1724–1777), называемого «сьер де Сен-Лоран», который в 1760-х годах стал одним из главных вербовщиков колонистов для России.
В 1766 году царица примерно в 700 километрах к юго-востоку от Москвы основала французскую колонию Саратов, рядом с городом-крепостью, основанной в XVI веке54. Григорий Гогель (1742–1799), бывший лейтенант гренадеров герцога Вюртембергского в Монбельяре, являлся ее официальным вербовщиком, а вскоре и начальником. К сожалению, предприятие закончилось печально для наших соотечественников, принявших в нем участие. Условия жизни и труда в этом районе оказались очень тяжелы (холод, малоплодородная почва), тем более что большинство переселенцев не имело опыта крестьянского труда. Как следствие, колония под Саратовом не только не развивалась, но и деградировала. Ежегодно росло число поселенцев, покидающих колонию и возвращающихся на родину.
Впрочем, некоторые французы предпочли перебраться в Москву. Их оказалось 542 человека, согласно докладу, составленному 15 января 1777 года французским вице-консулом Пьером Мартеном55. Среди них был и бывший вербовщик-начальник, Г. Гогель, обосновавшийся в Москве в 1775 году. В этом городе он занимал пост директора Воспитательного дома (сиротского приюта), а затем – заведующего учебной частью торгового училища. Но если он занимал высокие административные посты, подавляющее большинство новых москви-чей-французов, согласно документу вице-консула, посвятило себя торговой и ремесленной деятельности. После саратовской неудачи у них осталось достаточно энергии и способностей, а также, несомненно, и денег, чтобы начать новую жизнь в городе. Например, Жан Ларме, уроженец Парижа, приехавший в Россию с группой колонистов в 1765 году, устроился в Москве, открыв торговое дело. В 1775 году он записался купцом 3-й гильдии. Некоторые французы предпочли предложить свои услуги представителям высших слоев общества, в частности русской аристократии, весьма многочисленной в городе. Таковы, например, были два парикмахера, поступившие на службу, один – к графу Шереметеву, а другой – к г-ну Бибикову, а также повар, работающий у г-на Головина56. Из женщин некоторые стали модистками, то есть работали с клиентурой, которую составляли богатые люди, желающие выглядеть элегантно и следовать французским модам. И те, и другие, каждый в своем деле, способствовали рождению и быстрому обогащению того, что очень скоро стало называться французской колонией в Москве.
С 1789 года в Россию стали приезжать первые эмигранты, бежавшие от революции. Они составили второе ядро французской колонии в Москве. Для Екатерины II приютить на своей территории французских эмигрантов или хотя бы дать знать, что она готова это сделать, было одним из способов противодействия «революционной гидре», как она ее называла. На первый взгляд, другие страны и по культуре, и по своему географическому положению больше подходили для французской эмиграции, чем Россия. Тем не менее французы устремились именно сюда, мало-помалу увеличивая численность небольшой франкоговорящей колонии в Москве.
Прибытие в тот момент в Московию значительного числа французских эмигрантов убедило некоторых историков в том, что французская колония в Москве родилась именно во время и в результате Французской революции. В действительности же эта волна беженцев лишь увеличила и усилила уже имевшуюся колонию. Эти эмигранты принадлежали в основном к двум социальным группам: аристократии и духовенству.
Первую волну эмигрантов составили дворяне, уехавшие из Франции в первые же месяцы революции. Среди них были бывший министр Калонн, а также граф де Ланжерон и Леон де Лакьер, которые надолго обосновались в России, где сделали прекрасную военную карьеру. Ряды эмигрантов-контрреволюционеров постоянно пополнялись. Правда, некоторые из этих аристократов довольно быстро возвратились во Францию, как, например, граф Фортиа де Пиль, автор интересных путевых заметок, решившийся вернуться на родину в 1792 году, после нескольких лет странствий по Европе57. Большинство этих эмигрантов, приехав в Россию, ничем не занималось, так как считало свою эмиграцию явлением временным. Они вели праздную жизнь, с интересом открывали для себя новую страну и старались завести новые знакомства. Русская аристократия обычно радушно встречала своих французских «собратьев» и делала все возможное, чтобы скрасить им изгнание. «Россия была тогда для этих изгнанников, – писал П. де Жюльвекур в XIX веке, – страной, принимавшей их с неслыханными роскошью и великолепием; в эпоху Французской революции Россия была наводнена эмигрантами. Это было как бы нашествие целого народа дворян, во главе которого находились самые благородные среди королей, самые знатные среди блестящих имен: Бурбоны, Конде, Монморанси, Мортемары, Ла Тремуйи, Ришелье и др…»58 Многим оказали радушное гостеприимство знатные московские и петербургские семьи, и они с удовольствием наслаждались светской жизнью, заставляющей их быстро забывать о тяготах изгнания. Аристократическая солидарность распространялась и на материальную сферу. Екатерина II раздавала некоторым эмигрантам деньги и земли.
