Настала моя очередь удивляться.
– Кого же вы боитесь?
Ответ изумил меня еще больше.
– Вас.
Я даже немного снизил скорость, чтобы внимательно взглянуть на Гессена.
– Но почему?
– Я с самого начала предполагал, что вы хотите все прибрать к своим рукам, а всех нас по боку. Вас интересовал только один вопрос, сколько можно выручить за компанию?
– Неужели это было так заметно?
– Не знаю, как кому. Мне – да.
– И что вы делали, чтобы этого бы не случилось?
Мы промчались несколько километров, прежде чем я услышал ответ Гессена.
– Я намеревался создать новую компанию, куда бы перевел все самые ценные активы. Я даже зарегистрировал ее. Я назвал ее «Золотой стандарт».
Теперь становится более или менее понятным рассказ Тараканова во время нашей первой с ним встречи о действиях Гессена.
– Почему вы мне именно сейчас доверили ваш секрет?
– Потому что я отказался от этой идеи. Мой план был слишком наивным. Мне одному не спасти компанию. Особенно теперь после того, как я узнал, что сотворила Марина Владимировна. Я и раньше замечал кое-какие странные поступки с ее стороны, но все же не мог предположить такое. Зачем она это сделала? Ведь у нее было все.
– У человека никогда не бывает всего, дорогой Генрих Оскарович, ему всегда чего-то да не хватает. Иначе теряется смысл жизни. А у Ращупкиной с этим было все в порядке, она очень много хотела. И не только и даже может быть не столько завладеть компанией. Тут совсем другие мотивы.
– Но какие могут быть еще мотивы?
– Самые сильные, что есть у человека.
– Не понимаю, Евгений Викторович, о чем вы говорите.
– Жаль, что не понимаете. Я говорю о любви.
– О любви?
– О ней, родимой. Вы когда-нибудь любили?
– Ну, конечно, любил. Жену свою первых семь лет супружеской жизни очень любил. Потом она мне изменила, – неохотно признался он. – Ну мы разошлись, что еще делать в такой ситуации?
– Счастливый вы человек, Генрих Оскарович, вы перестаете любить, как только вам изменяют. Это чертовски удобно. Многие хотели бы чтобы с ними происходило точно так же. А вот, насколько я понимаю Ращупкину, она любила всю жизнь одного человека. А ненавидела целых двух.
– Вы имеете в виду Александра Михайловича. Но это всем известно об их давнем романе. Но кто второй, кого она ненавидела?
– Но это же элементарно, второй, вернее вторая та, что увела возлюбленного у нее.
– Вы говорите об Анастасии Мефодьевне?
– Вот видите, вы начинаете что-то понимать. И эта женщина сквозь годы несла в своей душе тяжеленный камень мести. И она отомстила.
– Что вы имеете в виду? – тревожно прозвучал голос Гессена.
– Только то, что она убила моего дядю.
– Это невозможно! Это просто не могло быть. Точно установлено, что ее не было в тот момент в поселке.
– А где она была?
– Она летела в краевой центр.
– Вот именно летела. И кто видел, что она летела именно в краевой центр?
– Ну, я не знаю… Ну, там же был летчик, этот Гусарев.
– Был. А вы знаете, что этот Гусарев и Ращупкина – любовники.
– Не может быть! Но он же моложе ее лет на пятнадцать.
– А она его богаче раз в пятнадцать. Чем одно не уравнивает другое.
– Конечно, всякое случается, – не уверенно произнес Гессен. – Но откуда вам это известно?
Я вспомнил об Антоне и вздохнул.
– По моей просьбе за ними следили. Я даже знаю, где они сейчас вдвоем находятся. Если, конечно, не покинули это милое гнездышко.
– Предположим, что даже все так, как вы говорите, Как же она могла его убить, если находилась в вертолете.
– Очень просто, снизилась на вертолете и выстрелила сверху. А затем полетела дальше, куда и должна была лететь. Абсолютно чистое убийство, ни одного следа. Когда я понял, как все произошло, я не мог не отдать должное ее находчивости.
– Трудно в это поверить, – задумчиво проговорил Гессен. – Убить Александра Михайловича – это все равно что поднять руку на святыню.
– На Иисуса тоже подняли руку – и ничего. А уж сколько за человеческую историю разрушили святынь… Так что никаких проблем и тут не возникло. Зато она убивала сразу двух зайцев, во-первых, мстила человеку, который нанес ей глубокую душевную рану, которая? несмотря на годы, все никак не заживала, а во-вторых, перед ней открывалась возможность стать еще богаче, ограбив компанию. Что она и сделала, переводя деньги на счета фиктивных фирм, которые сама же и по открывала. А я выяснил, это почти миллион долларов. Я так думаю что ни она, ни наш славный авиатор больше в поселке никогда не появятся. Скорей всего они давно наметили маршрут, по которому собираются отправиться в долгое путешествие.
– Невероятно, невероятно! – воскликнул Гессен.
– А, по-моему, вполне заурядная история. – Я вдруг замолчал, так как мне на ум пришли сразу несколько очевидных мыслей, Было даже странно, что они посетили меня только сейчас. – Я извиняюсь перед вами, Генрих Оскарович, но вынужден вас огорчить. Я не поеду встречать немцев, довезу вас до города, а там вы возьмете такси – и на аэродром. Мне надо успеть сделать одно важное дело.
– Но мы же с вами договорились, – обиженно сказал Гессен.
– Да, но сейчас я понял, что могу опоздать. А мне бы не хотелось, чтобы птички улетели.
– Какие птички? – не понял Гессен.
– Хищные.
И в этот момент откуда-то из-за кустов прямо навстречу мне вылетел джип. Он несся что называется в лоб в лоб. Все же предчувствие меня не подвело, теперь я не сомневался, что кто-то следит за каждым моим передвижением и информирует моих врагов.
Не будь я внутренне готов к такому повороту событий, столкновения было не избежать. Но я резко крутанул рулем вправо, и ушел от лобового удара. Я даже успел заметить, что в кабине сидели трое.
Я не стал ждать, когда они повторят свой маневр. Я резко затормозил и выскочил из машины на дорогу. И понял, почему они избрали такую на первый взгляд самоубийственную тактику, бампер их джипа защищала прочная решетка. Так что при столкновении он бы пострадал значительно меньше, чем мой.
Джип, стремительно разгоняясь, словно разъяренный зверь, мчался прямо на меня. Я достал пистолет и выпустил всю обойму. Одна из пуль пробила стекло и угодила прямо в лоб водителю. Машина резко отклонилась в сторону, съехала на обочину и врезалась в дерево.
Я вскочил в свой внедорожник и до отказа вдавил педаль газа вниз. Только отъехал километров десять, я перевел дух и взглянул на Гессена. Такой мертвенной бледности на лице я еще ни разу не видел.
