– И о чем мне с ним разговаривать?
– А все равно. Что-нибудь спроси. Главное, чтобы он не отворачивал свою морду.
– Лицо! – строго поправил я.
Алешка немного подумал и покачал головой, не соглашаясь:
– Все-таки морда. Потом узнаешь.
Мы посидели немного на бревнышке на берегу озера, откуда было хорошо видно и ворота замка, и машину Деда Мороза. Наконец он вышел, и я рванул ему наперерез:
– Вы не скажете, как пройти в библиотеку?
– Я не местный, – буркнул он. И постарался меня обойти.
– А где бабуля? – ляпнул я.
– Я за нее, – встрял Алешка, не сводя зорких глаз с Деда Мороза.
– Вы ненормальные?
– Мы отморозки!
Казалось бы, Деду Морозу отморозки должны быть по вкусу, но он поспешно нырнул в машину и вместе с ней скрылся из глаз.
– Доволен? – спросил я Алешку.
– Не тормози, Дим! Кажется, мы с тобой еще один подвиг совершили. Или два. А ты не знаешь, что такое «контора»?
– Ну, учреждение такое. Там чиновники и бюрократы сидят. А иногда конторой называют всякие органы.
– Печенки-селезенки, например?
– Например, органы внутренних дел.
– Три! – подскочил Алешка. – Три подвига! И все бесплатно. Да еще и позавтракали на халяву.
– Когда папа вернется, – открытым текстом сказал я, потому что кругом никого не было, – он тебя живо от этих словечек отучит.
Алешка остановился и взглянул на меня снизу вверх (а может, наоборот). В его глазах отразилась безмятежная небесная синь.
– Когда папа вернется, Дим, он посмотрит на одного человека и скажет: «Ну что, морда поганая, попался?»
А когда мы остановились возле нашей калитки, он весело добавил:
– Мы теперь, Дим, каждый день будем у Шульца завтракать. Мне его котлета понравилась. С белтком.
– Он тебя пригласил?
– Мы будем ему носить телеграммы и приветы от папы.
– И где мы их возьмем?
– Вот здесь! – Алешка приподнялся на цыпочки и постучал меня пальцем по лбу.
Вроде ничего такого особенного не случилось, но как-то все вдруг изменилось. И мы с Алешкой оказались в самом центре событий. Правда, сами об этом узнали потом, когда все трудности и опасности миновали. И остались в прошлом.
А на вид все шло своим обычным дачным чередом. Мама нас кормила, растила свою картошку. А Лешка вовсю секретничал. Иногда совершенно не вовремя задумывался, что-то бормотал под нос и все чаще работал над своими рисунками. Что-то подправлял, разглядывал, вздыхал и устремлял глаза в небо, припоминая.
А постоянное и постороннее внимание мы все-таки все время чувствовали. Участковый Степаныч вообще повадился чай пить. И расспрашивать, как мы живем.
А тут еще одно чучело нарисовалось. Мы с Алешкой мирно сидели на крылечке, мама поливала картошку, а возле калитки остановился дядька с велосипедом, к раме которого были привязаны доисторические бамбуковые удочки.
– Хозяюшка, – сказал он довольно мирно, – можно вас на минуточку?
Мама вежливо отставила лейку и, шлепая по мокрой земле голыми ногами, подошла к калитке.
О чем они там говорили, мы не расслышали, но дядьку разглядели. Алешке он так понравился, что он его тоже зарисовал.
Дядька был почти весь лысый – только по бокам у него седина висела, – но с бровями. С мохнатыми такими, как большие гусеницы. Когда он говорил, то казалось, что они ползают по его морщинистому лбу. Противный такой в целом. Но мама с ним долго разговаривала и вернулась к своей лейке вся из себя веселая.
– Что за Карабас? – мрачно спросил Алешка.
Я бы с ним не согласился – скорее папа Карло. (Как выяснилось в ближайшем будущем, я не сильно ошибся.)
– И ничего не Карабас, – сказала мама, все еще улыбаясь, – очень милый дяденька. Спрашивал дорогу к озеру.
– Надеюсь, ты ему наврала? – ревниво спросил Алешка.
Он считает всех карасей в озере своей собственностью. И не любит, когда на озеро приходят чужие люди.
– Зачем это я буду врать? – рассердилась мама. – Да еще хорошему человеку. Я вообще никогда не вру.
(Как выяснилось в ближайшем будущем – врет! Да еще так здорово!) И в этот раз, похоже, соврала. Потому что дядька со своими бровями и велосипедом пошел совсем в другую сторону, а не к озеру.
– А вот вы у меня, – разбушевалась мама, – совсем заврались! Куда это вы повадились ходить после завтрака?
Мы врать не стали, ответили честно:
– Мы завтракать повадились. У одного дядьки.
– Вас что, дома не кормят?
Тут Алешку понесло по всему широкому раздолью:
– Что ты, мамуля! Ты нас очень хорошо каждый день кормишь своей овсянкой! Но у него так интересно! У него на столе всякие рыбацкие ножи, всякие мельхиоровые салфетки, всякое крахмальное серебро. И девушка такая, подавальщица, вся из себя, в бумажной короне. Вера или Надя. А может, Галя. И барахло у него – зашибись! А на одной стене картина, как тетя Зина чай пьет со своих пальчиков. Очень художественно – где-то спер, наверное.
– Гжель! – сказала мама.
– Жесть! – поправил ее Алешка.
– Вот что, Алексей, живо взял ведро – и марш за водой!
– Здрасьте! Я и так вчера целую охапку натаскал!
– Это ты охапку лягушек натаскал. Своим Акимычам.
Если спорят двое, достается обычно третьему. Я взял ведра и пошел за водой. А когда вернулся, Алешка спросил:
– Дим, сегодня какое число недели?
– Вторник ниже ртутного столба.
Он засиял:
– Класс! Сегодня идем в цирк.
– Весь вечер на манеже господин Шульц! – подхватил я. И добавил: – Номер исполняется без страховки, публика должна держаться подальше.
– Ага, – согласился Алешка, – а то если он взорвется, то и нас забрызгает.
– Чем это он нас забрызгает? – насторожился я.
Алешка подумал и сказал:
– Растрепанными нервами.
А этот Шульц… Он скоро нашел в Алешке самого близкого друга. И полюбил разговаривать с ним по душам. Видно, больше не с кем, не доверял никому. Даже своей охране. И правильно делал: как можно верить тому, кто охраняет тебя за деньги? А если побольше ему заплатят? Вот то-то же!
Шульц даже часто жаловался Алешке на свою тяжелую жизнь. А может, и врал. Чтобы войти в доверие.
Он, оказывается, всю жизнь завидовал Максиму Галкину. И все старался стать похожим на него. Во всем. Даже замок такой же построил, только поменьше размером.
