– Нет, это не моя, – мотнул головой Алешка. – Моя порхает на цыпочках.
– А папка твой где ж порхает?
Алешка поднял на него большие грустные голубые глаза, очень правдивые:
– А его у нас нет.
– Ишь ты! Жалко. И куда ж он делся? От вашей мамки?
– Он себе другую маму нашел.
– Вот гад, скажи!
– Ничего, мы тоже другого найдем. Еще лучше. – И мстительно добавил: – А его за это с работы выгнали!
– Ишь ты, скажи! И хорошая работа была?
– В полиции работал. Полковником.
– Ментяра, значит?
– Мент, – поправил его Алешка. – Крутой.
Дядька был очень разговорчивый и любопытный. Но тут откуда ни возьмись появились здоровенные Никишов и Сельянов.
– Ты почему не в школе, Оболенский?
И дядька почему-то исчез, будто его и не было.
И почему-то в этот же вечер пришел к нам капитан Павлик.
– Алексей, – сказал он в прихожей, – в наше время не годится так неосторожно двери распахивать. Спроси «Кто?», в глазок посмотри…
– Ладно, – сказал Алешка, – понял. Паспорт свой предъявите.
Павлик посмеялся и вручил гостинцы: маме цветы, нам с Алешкой торт.
– Ну что, – спросил он на кухне за чаем, – скоро на дачу?
– Скорей бы уж, – сказала мама. – Надоела эта учеба!
Ну, тут начались всякие разговоры: как поживаете, как учеба, какие новости?
Мама из новостей почему-то рассказала, что к тете Зине приходил Пупс и про нас расспрашивал. Павлик слушал очень внимательно и задавал всякие вопросы. Тут и Лешка похвалился:
– А ко мне в магазине тоже какой-то Пупс привязался. Нет, не Пупс, а Хмырь. Папу ругал, маму жалел.
Тут Павлик стал еще внимательнее. Даже про чай забыл. И мама налила ему свежего, погорячее.
Учебный год незаметно подошел к концу. К довольно благополучному, как ни странно. Особенно Алешка отличился, даже по физкультуре ухитрился отхватить пятерку с плюсом.
– Как тебе удалось? – спросил я.
– А, Дим, любой дурак сможет.
Да уж, а Лешка далеко не дурак. Что и доказал в два счета.
В конце четвертой четверти Беговня устроила зачетный кросс в нашем парке. Сама разметила трассу и обозначила ее, развесив по кустам и деревьям красные бантики.
А Лешка наш парк как нашу квартиру знает, каждую тропку наизусть. Поэтому, как только скрылась из глаз картонка с надписью «Старт», он шмыгнул в кусты и рванул наперерез, сократив для себя трассу в два раза. К финишу подбежал «из последних сил» (самым первым, конечно) и шлепнулся возле ног обалдевшей Беговни.
Она взглянула на секундомер, потом на Алешку, который все никак «не мог отдышаться», и нервно спросила:
– Оболенский, что с тобой? Ты на мировой рекорд вышел?
– А я… не люблю… на поезд… опаздывать.
– Вот видишь: значит, можешь, когда захочешь.
– Я теперь всегда буду так бегать, Валентина Ивановна, – чистосердечно пообещал Алешка. – На мировой рекорд.
Зато у меня учебный год закончился немного хуже. Сидели мы в зале на генеральной репетиции ревнивого «Отелло», и что-то у Бонифация не ладилось с актерами.
– Вы вдумайтесь! – кричал он им. – Войдите в образ! Поймите – почему мавр задушил любимую Дездемону? Вот, Дима, объясни им.
А в это время Ирка Орлова шептала мне в ухо про свои прыжки в консерватории, и я не врубился. И ляпнул:
– Дездемона храпела. Вот Отелло и рассвирипелло.
Все рассмеялись, а меня Бонифаций выгнал. Теперь опять припрется маме жаловаться.
Но это все пустяки. Мы так соскучились по своей даче, что рвались туда, как вольные птицы из клетки. Наверное, это потому, что нам казалось: переедем на дачу – и все наладится, станет как прежде; в один прекрасный вечер вернется папа и скажет, что он был в долгой секретной командировке и теперь мы опять вместе и все наши неприятности вскоре забудутся, как страшный сон.
В общем, мы стали понемногу собираться, готовиться к отъезду.
Мама опять засуетилась на работе, чтобы все там доделать к отпуску; уходила рано и возвращалась поздно. А чтобы мы без нее не голодали, наготовила побольше всяких супов и котлет. И попросила тетю Зину приглядывать за нами. И целыми днями звонила с работы – как мы там?
– Обедают, – отвечала тетя Зина.
Звонок через час:
– Ну, как вы там?
– Обедаем.
– Опять?! Сколько можно?!
Мама сама виновата: наготовит всяких вкусностей, а потом удивляется – куда они делись?
Наконец она закончила с работой, примчалась домой очень довольная и сразу стала искать что-то в холодильнике, приговаривая: «А это где? А эти где? А кастрюля с котлетами куда делась?» Потом повернулась к нам:
– Я вам на неделю наготовила! А вы в три дня все умяли.
– Это Димка, – сказал Алешка.
– Это Алешка, – сказал я.
– Это тетя Зина, – сказали мы вместе.
Насчет тети Зины – это безубойно. Не пойдет же мама к ней и не станет спрашивать: «Зинк, это ты все из холодильника сожрала?» Не так Оболенские воспитаны, никого куском хлеба попрекать не станут.
В общем, сборы на дачу шли своим чередом. Мама что-то подкупала, стирала, укладывала в чемодан и в сумки. Я ей помогал, Алешка где-то шлялся. Чаще всего возле школы или в школьном дворе. Что за интерес? И почему-то рядом с ним всегда оказывались либо Никишов, либо Сельянов, либо оба вместе. Однажды я даже заметил такое. Смотрю на переменке в окно. И вижу: Алешка топает домой, гонит перед собой по асфальту пустую банку из-под пива. А за ним, невдалеке, шагает Никишов. Потом смотрю, он обратно идет, гонит по асфальту ту же банку. Выходит – Алешку до дома провожал. Зачем? Какие-то дела вокруг, интриги и загадки, и все мимо меня…
Я поймал Никишова в раздевалке:
– Ты куда ходил?
– В Дом туриста. У меня там знакомая девушка. – Никишов улыбался во весь рот. – Точнее – тетка, родная. Или племянница. А что?
– Да ничего! Что вы вокруг Лешки вьетесь? У него старший брат есть, между прочим.
– Между прочим, старший брат не любит драться. И не умеет. А вокруг всякой шпаны полно. Все путем, Димон, не парься.
Скорей бы на дачу…
На дачу нас отвез капитан Павлик на своей «Ниве».
Мы уезжали ранним утром, поэтому никто из нашего дома не вышел нас проводить. Только тетя Зина с Гошей на плече. Она напоминала вместе с ним добродушного пирата. Только без сабли на боку и без усов под носом.
