В салоне было как в салоне. Только поменьше стояло машин, штук пять или шесть. Возле каждой машины – столбик с табличкой. Какая марка, какая страна и сколько стоит.
Цены были доступные. Не нам, конечно. Но гораздо ниже, чем в Москве.
Алешка, как состоятельный покупатель, внимательно осмотрел каждую машину. Очень придирчиво. И неторопливо, не обращая внимания на «менджера», который ходил за ним по пятам. Он, наверное, боялся, что Алешка оттолкнет его, сядет за руль и, выбив стекла витрины, угонит дорогую машину в неведомую даль.
Что ж, каждый судит по себе.
Машины были новенькие. Но что-то мы все-таки замечали: легкая царапинка в незаметном месте, мелкие камешки в щелках протектора, а в одном месте, на ветровом стекле, – чуть заметный липкий след. Наверное, бывший владелец успел налепить какую-нибудь картинку.
«Менджер» стал терять терпение.
– Ну что, выбрали? – спросил он с усмешкой. – Будем оформлять? А то у нас скоро обеденный перерыв.
– Мы лучше в Москве купим, – вздохнул Алешка. – Какие-то они у вас несвежие.
«Менджер» вспылил:
– Это не помидоры! И не рыба!
Но тут он поймал какой-то знак, который ему сделал от двери охранник, и взял себя в руки.
– Ваше право, ваш выбор. Но все машины – прямо с конвейера страны-производителя.
Ага, прямо! Даже мне известно, что такие машины с конвейера своим ходом не идут, особенно по грунтовке, а доставляются к месту продажи на трейлерах.
– Спасибо, – сказал я. – Вы очень любезны.
– Мы скажем об этом Валерьянычу, – пообещал Алешка.
Когда мы отошли от салона на приличное расстояние, я обернулся. Охранник и «менджер» стояли у входа, смотрели нам вслед, а один из них что-то быстро бормотал в мобильник.
Да, наследили мы все-таки…
Дядя Федор был уже в машине. Он накрыл на заднем сиденье стол. Не зря по рынку шлялся. На чистой фанерке красовались нарезанные огурцы с помидорами, бутерброды с колбасой и сыром, пирожки с начинкой и две бутылки с водой.
– Прошу откушать, – сказал он. – Всего делов-то.
– Да, – подхватил Алешка. – У нас обеденный перерыв.
– Давно пора, – сказал я, почувствовав, что очень проголодался.
Алешка живо набил рот всем подряд, схватил стаканчик с водой, не забыв оттопырить мизинчик по местному обычаю, и стал расспрашивать дядю Федора.
– Погодь, – сказал тот. – Не след два разных дела путать. Заправься сперва. Отощал, поди.
– Поди, отощал, – пробубнил Алешка. И проводил взглядом еще одну иномарку, скользнувшую в ворота, как змейка в норку. Прямо конвейер у них.
– Дело такое, – сказал дядя Федор, когда мы заправились. – Тама в раньшее время была воинская часть секретного направления. Потом все это дело прикрыли. Секретов у нас теперя нет, денег тоже и воинские частя не требуются. А кусочек лакомый. И кто-то его схавал. Тама всякие здания остались и, главно дело, мастерские со всеми оборудованиями. Там не то что номера на машинах перебить, там можно из самолета транвай исделать. Это мне все одна бабка изложила. Она не темная, она в этой части машинисткой служила.
Дядя Федор помолчал, смахнул с фанерки в ладонь крошки, отправил их в рот и спросил:
– Что будем делать? Бате вашему сообчим?
– Сообчим, – кивнул Алешка. – Но потом. Мы еще одну достопримечательность не осмотрели.
– Это какую же?
– Самую высокую. Чтоб с нее было видно.
Объяснил!
– Дядя Федор отдыхает, – распорядился наш командир, – а мы, Дим, идем искать высокую достопримечательность.
– А вона она, – показал дядя Федор. – Церква. С нее далеко видать.
– Нас туда не пустят.
– Пустят. Она брошенная. Тама одне голуби.
Глава XI
«Все видно!»
До церкви мы добрались легко. Она была видна отовсюду. Ее, наверное, начали восстанавливать и реставрировать, но бросили это дело. Наверное, денег не хватило.
Купола и кресты на ней успели позолотить, а стены так и остались обветшавшими. Штукатурка вся обвалилась, из-под нее выступили уже не красные, а седые от старости кирпичи. Вокруг, среди громадных лопухов, валялись всякие обломки и прочий мусор. И даже могильные кресты и камни с буквами, которые прочесть уже было невозможно.
Мрачновато как-то.
– Тут, наверное, и гробы где-нибудь валяются, – шепотом сказал мне Алешка. – Не споткнись. И как они тут венчались?
Заботливый такой. Таскает меня по всяким развалинам, да еще и запугивает.
Мы сначала вошли в саму церковь. Внутри она была очень красивая, лучше сохранилась, чем снаружи. Все стены и потолок были расписаны всякими святыми с эпизодами из их святой жизни. Под куполом, на мощной ржавой цепи висело что-то вроде громадной люстры с медными чашечками для свечей. А вот иконы все, конечно, были украдены. Это мы умеем. Как говорит папа, чтобы построить, нужно много ума, а чтобы поломать, совсем ума не нужно.
Мы немного походили внутри, прислушиваясь к собственным гулким шагам, и снова выбрались наружу.
– Надо на колокольню лезть, – сказал Алешка.
– Кому надо?
– Нам с тобой.
– Мне не надо.
– Дим, оттуда все видно!
– Давай купим воздушный шар. С него еще больше видно.
Я отбрыкивался всякими неубедительными словами, но тем не менее, спотыкаясь об обломки, мы добрались до колокольни. Дверь в нее тоже была распахнута, вернее, ее вообще не было – один сводчатый проем. И лестницы наверх тоже не было. Вернее, она была, но без первого пролета. Его, наверное, специально сняли, чтобы такие, как мы, не лазили наверх, откуда все видно.
Алешка не растерялся.
– Дим, я там железную кровать видел, тащи ее сюда.
– Ночевать здесь собрался?
– Вместо лестницы приставим.
Я вздохнул и пошел за железной кроватью, изуродованной так, будто на ней топтался бульдозер. Мы приставили кровать к стене.
– Маловато будет, – сказал Алешка. – Еще чего-нибудь тащи.
– Кроватей там больше нет. – Я разозлился: – Одни угловые диваны остались. Как у Мариши. И мобильники по ним гуляют.
Лешка тоже разозлился:
– Тащи что есть!
Я притащил две сплющенные консервные банки. Лешка взял одну, повертел ее в руках и чуть не запустил ее в мою голову. Я сдался.
Нашел ломаные носилки и две доски, сколоченные рейками вроде трапа. Соорудили мы из этого хлама подобие лестницы и добрались до второго пролета. Дальше дело проще пошло. Пролет за пролетом, старые ступеньки постукивают и покряхтывают, а над головой нарастает какой-то непонятный гул.
