«Скорее наоборот», – подумал я, внутренне улыбнувшись.
Тут пришла наша мама, принюхалась к запаху горелой яичницы и упрекнула Алешку:
– Чем же ты девочку накормил? Вика, хотите пшенной каши?
– Не хочет, – твердо сказал Алешка.
– Хочу! – неожиданно заявила Вика.
– Она пригорелая, – предупредил Алешка.
– Я как раз такие каши люблю. И Славика к ним приучила.
И тут выяснилось, что Вика живет с папой без мамы. Мама почему-то осталась в Америке. Наверное, ей по магазинам надо еще походить. А Вика, кроме занятий в школе, следит за домом и готовит пригорелые каши.
Маму все это тронуло, и она решила Вику как следует покормить. Мне кажется, и Вике было приятно посидеть в семейном кругу, где хозяйничает за столом хоть и чужая, но все-таки – мама.
В одно прекрасное утро – прямо среди белого дня, после школы, – Алешка вдруг поскреб джинсы щеткой, потер кроссовки тряпкой и заявил:
– Я пошел умываться и чистить зубы.
– Что с тобой? – спросила, обеспокоившись, мама. – Ты не заболел?
– Он влюбился, – сказал я.
– Еще чего! – фыркнул Алешка. – Я иду в гости. По делу. Буду осваивать английский язык. Американским способом.
– Давно пора, – сказала мама. – А то тебя в ванную не загонишь.
– Не загонишь, – разворчался Алешка. – Все из-за вашей школы! Или учись, или мойся.
– Это как? – не поняла мама.
Алешка доходчиво объяснил:
– Утром некогда – в школу бежать надо. Днем тоже некогда – уроки делать надо. Вечером надо пораньше спать ложиться, чтобы утром в школу не опоздать.
– Замкнутый круг, – вздохнула мама. – Как же тебе, бедному, живется? Надо школу бросать.
– Правда? – оживился Алешка. – Мам, я тогда хоть целый день буду в ванной сидеть.
– Кораблики пускать, – сказал я.
– Подводную лодку, – поправил меня Алешка.
Да, кораблики он уже оставил, еще в раннем детстве. Сейчас он, попутно с самолетом, строил модель подводной лодки. В натуральную величину. Васек не возражал. «Нам все сгодится, – говорил он. – Хоть космический корабль».
– А как же английский? – спросила мама. – Тогда он ни к чему.
И вот тут я удивился. Алешка вдруг заволновался и поспешил объяснить:
– К чему, к чему! И школа к чему. Когда-нибудь знания все равно пригодятся. Мам, дай мне сколько-нибудь денег.
– На цветы Вике?
– Еще чего! На подарок.
– А что ты ей хочешь подарить?
– Ничего! Это ее папе подарок. Календарик такой новогодний. Он их собирает. У него сдвиг по фазе – коллекция называется.
Лешка в принципе никогда просто так не врет. Всегда для пользы дела. Но это бывает редко. Зато врет он так плавно и гладко, что звучит это всегда убедительно.
Алешка уже жеребенком топтался возле двери, когда мама дала ему какую-то толстую книгу:
– Подаришь Вике. Это кулинарная книга. Здесь подробно написано, как варить всякие каши, чтобы они не пригорали.
– А тебе она разве не нужна?
– Ты на что намекаешь? – рассердилась мама. – Да я любую кашу могу сварить с закрытыми глазами!
– А я – с завязанными руками, – хихикнул Алешка.
Мама тоже хихикнула, дала ему денег, и он усвистел. На занятия английским языком. С репетитором.
– Что-то тут неладно, – задумчиво проговорила мама, закрывая за ним дверь. – Ты в курсе, Дим?
Наивная у нас мама. Даже если бы я и был в курсе, то, конечно, Алешку бы не заложил.
Но я был не в курсе. И поэтому опять залез в Алешкин стол. Раскопал там спрятанный в коробочку из-под чая календарик и стал его изучать.
Ничего особенного. Так, типа маленькой открыточки. На одной стороне – Санта-Клаус, в очках и с бородой, а на другой – календарь. Дни и месяцы.
До сих пор не знаю, что меня заставило внимательно разглядеть числа. Так, из любопытства – какие у нас теперь красные числа календаря, какие праздники? Все праздники были на месте. Но все-таки чего-то не хватало. Триста шестьдесят пять цифр – каждая на своем месте. Но что-то мне казалось неправильным. Я даже разозлился. И вдруг – удивился. В марте было всего тридцать дней! А я знал точно – их тридцать один. Помню, как мама учила нас по косточкам кулака определять, в каком месяце сколько дней. Это было очень просто. И точно. Косточка выступает – длинный месяц, в тридцать один день; вмятинка между косточками – короткий месяц. В тридцать дней. Но я вдруг засомневался. И это понятно. Сколько тысяч лет, например, люди считали, что Солнце вращается вокруг Земли, а потом вдруг оказалось, что это не так! Совсем наоборот. Впрочем, и сейчас многие люди считают, что не Земля вертится вокруг Солнца, а Солнце крутится вокруг Земли. Наш Алешка, например. Хорошо еще, что он согласен с тем, что Земля имеет форму шара. Согласен, но не совсем уверен. И предпочитает на эту тему не спорить. «А мне все равно», – говорит он при этом. Да и мне тоже.
Но тут… Тридцать дней в марте… Я засомневался в себе и в своих косточках. И пошел в кухню.
– Мам, сколько дней в марте?
– Один, – сказала она. – Зато самый хороший. Восьмое число. Женский праздник.
У меня сам собой распахнулся рот. Еще одна новость! Я не сразу сообразил, что мама говорит образно.
– А всего? – спросил я. – Хороших и плохих?
– Тридцать один, – сказала мама, переворачивая картошку на сковородке. – Пора бы знать! Хочешь, я научу тебя по косточкам определять, сколько дней в каждом месяце!
– Научила уже, – вздохнул я.
– Плохо научила, – вздохнула и мама, – если ты уже забыл. Не веришь мне – позвони папе.
Папе я звонить не стал. Еще чего! Звонить в Министерство внутренних дел полковнику Оболенскому с таким нелепым вопросом!
(А этот вопрос, как выяснилось гораздо позже, очень даже его касался. И не только полковника, но и генерала. И не только МВД).
Я вернулся в нашу комнату и снова стал разглядывать календарик с неправильным мартом. Может, там и в других месяцах такое же вранье? Нет. Другие месяцы оказались в порядке.
А вот сам календарик – не в порядке. С какой-то щелочкой. Словно он был склеен из двух половинок – на одной половинке Санта-Клаус, на другой – сам календарь. Я эту щелочку зачем-то расширил… Из нее выпала какая-то узенькая полупрозрачная пленочка.
Я посмотрел ее на свет. Ничего не разглядел. Похоже, на пленочке есть какие-то тоненькие царапинки. Увеличить бы…
И тут меня осенило! Увеличитель! Лешка быстрее меня сообразил. И засуетился. А после того, как Алешка засуетился с увеличителем, он очень изменился, загадочный такой стал. И задумчивый. Как верблюд в пустыне. Заблудившийся. И английским решил заняться (не верблюд, конечно).
