За чаем Алешка вдруг вспомнил:
– А это ваша корова?
– Которая? Милка-то? Моя. По паспорту – Людмила Ильинична. Как наша продавщица.
– А зачем вы ее привели?
Дед отхлебнул с блюдца чай, причмокнул.
– А она у меня нежная. Боится одна дома оставаться.
Выяснилось: Клавдия забрала у него Буяна и укатила на нем в соседнее село, к подружке, к такой же вредной бабке («как есть – ведьма!»), а корова одна дома не может – домового боится.
Ну мы и попали! Лешаки, ведьмы, домовые… Эх, знать бы, что в самом ближайшем времени мы сами с ними столкнемся.
– … Ее, Милку-то, вредный Домовой напугал. Они ведь, домовые, как люди, тоже бывают добрые и злые. Нам из-за Клавдии вредный достался. Она ведь, Клавдия…
– Сэр, – не очень вежливо перебил деда Алешка, – давайте по порядку. Начнем все-таки с Лешака. А тетя Клавдия – на второе.
– Оно можно, всего делов-то. Лешак, он, значит, в лесу порядок наблюдает. И очень сердится, когда не по его делают. Особенно, если его гнездо разрушат. И тому разрушителю он самую свою вредность окажет. Сперва его по лесу закружит, а потом в его дом жить перейдет. И ну беспокоить! Кажную ночь по потолку шастает, спать не дает. А то как в трубу завоет! Или почнет вещами бросаться. Да ты, Леха, у деда Яшки спроси, ежели тебе интересно. У них в дому Лешак, почитай, с лета живет. Никак его Яшка не выведет. Даже жидкостью от клопов чердак забрызгал. Все без толку. Чихает Лешак, а не уходит. Сходи к Яшке, тут недалеко, версты полторы всего. Правда, через лес идтить надо. Ну да волки у нас не водятся. Хичников нет. Одни ведьмы да лешаки остались. Но лешак зимой неопасный, он всю зиму спит.
– Как медведь?
– Куда крепше! Мишку-то можно разбудить и из берлоги выманить, а Лешак до весны спит беспробудно…
Какая-то ерунда. Спит беспробудно… А чего ж он тогда по чердакам чихает?
– Главное дело, – увлекся дед своей лекцией, – гнездо его не нарушить…
– Он, что? – удивился Алешка. – С крыльями? На дереве гнездо вьет?
Дед меленько рассмеялся, будто от ветра стекло задребезжало.
– Гнездо, это я так называю. В дупле он зимует. Выберет дерево потолще и дупло побольше, натаскает в него листвы сухой, сенца для тепла и духа, зароется в них – и до весны, только похрапывает. Ты вот, Лех, как в лесу услышишь возле какого дерева храп, ну… такой, вроде как мышка попискивает или собака ворчит, бежи оттедова поскорее…
Во дает дед! Мышка попискивает или собака ворчит! Две большие разницы.
– Я этих лешаков, – сказал Алешка, – не боюсь. Разберусь я с ними. Где этот сэр Яков живет, в какой деревне?
– А в Шнурках, – спокойно ответил сэр Вася и отправил в рот еще одну ложку меда и прихлюпнул чайком с блюдечка.
– Что?! – Алешка даже вскочил. – А у него внучка есть? Астя!
Дед еще швыркнул чайку и помотал бородой:
– Не. Нет у него такой внучки. Настя есть. Асти нет. Медку-то подлей. Асти нет. Была Астя, но… – Дед опять головой покрутил. – Больше нету.
– Домовой съел?
Дед подребезжал своим хитрым смешком. И объяснил:
– Она, когда малая была, бывало спросят ее: «Как тебя звать?» – она и скажет: «Астя!» Так выговаривала. Но сейчас ее уже так не зовут. Настей зовут, по полному имени – Анастасией. Настя, стало быть, есть, а Асти, стало быть, больше нету.
Не слабо получается! Письмо «Ширлахомсу», рукопись Митька, рассказ сэра Васи – как все сошлось. Хоть сейчас запирай дом на все замки, становись на лыжи и беги… домой.
Это я так думал. А Лешка думал по-другому.
Когда мы вышли проводить деда Васю, на дворе уже сильно припекало солнышко. Снег под ногами стал мягким, не хрустел, как капуста. И воробьи весело чирикали. А ворон на березах не было, здорово их напугал Митёк своим «чохом».
– Ну, благодарствуйте, – сказал дед Вася. – Из капкана освободили, чайком побаловали – в самый раз пришлось, можно и не обедать. Пошли, Милка. – Он отвязал веревку от забора и не спеша пошел в деревню, корова за ним. – Подоить тебя пора, – бормотал дед. – Всего делов-то. А хозяйке твоей все некогда, вишь, укатила. Сродственник у ей объявился. Хотел было у нас пожить, да у нас ему тесно. Клавдия его к подружке пристроила. Чудной мужик ей в сродственники достался. Нелюдимый такой. Чуть что – в машине прячется. Ну Чурбак – он и есть чурбак. Не, – дед даже приостановился. – Не Чурбаков его фамилия. А как же? Черпаков, вот.
Что-то мне эта фамилия напомнила, но никак не давалась.
Дед шел не спеша, что-то говорил сам себе, а корова Людмила Ильинична – за ним следом, послушно, как собака. С одним рогом.
Какая-то грустная картина под ярким солнцем. Корова понурая, а у деда один карман телогрейки висит клочком, другого вовсе нет, и локоть рукава драный – клок ваты из него торчит. Но ничего, идет дед, напевает, а корова время от времени взмыкивает – припев подхватывает.
Я долго смотрел им вслед. И Лешка тоже. И все думал, какие они – дед Вася и тетка Клавдия – разные.
Дед Вася – добрый, Клавдия – жадная. Дед ходит в драной телогрейке, Клавдия – в шубе, да еще и лисий воротник потребовала. Василий носит старые валенки, Клавдия – меховые сапоги. Василий – худой, Клавдия – толстая. Он – веселый и дружелюбный, она – злая и завистливая. Дед Василий все время что-то напевает, а Клавдия все время ворчит и в голос ругается. И Буяна у него забрала.
Как они уживаются?..
Мы повернулись и в задумчивости пошли в дом. А проходя мимо снежной бабы, я вдруг понял, на кого она похожа. На Клавдию. Волосы как солома, нос длинный и красный, глазки черные и злые, и рот в ниточку. Да и толстая вся из себя.
Алешка вдруг хихикнул, и я понял, что и ему такая же мысль в голову пришла.
– Завтра в поход идем, – объявил Алешка. – Готовь лыжи.
– В какой еще поход?
– Шнурки искать. – Я даже немного растерялся – какие шнурки, если мы в зимних сапогах на молнии? – Астю выручать. Берем капкан и ловим домового.
Я чуть на пол не сел.
Но Алешка знал, чем меня взять.
– Ты ж не трус, Дим? – спросил он. – Сознайся, не скромничай.
Ох, и хитрюга! Найдите такого старшего брата, который признался бы младшему в трусости. Нет таких. И я не такой. Хотя при мысли о всякой нечисти, вроде домовых и ведьм, у меня мурашки по спине забегали.
Тут зазвонил мобильник. Мама про нас не забывала.
– Без вас скучно, – призналась она. – Сначала вроде ничего, даже приятно, а теперь не очень приятно. Как у вас дела?
– Клево, – сказал Алешка. – Милка приходила…
– Людмила Ильинична? – строго уточнила мама. – Продавщица?
