Я шел впереди, прокладывая лыжню. Потому что наша вчерашняя лыжня затерялась, видимо, под ночным снегопадом.
На краю леса мы сделали короткий привал. Выпили по чашке чая из термоса и пошли дальше.
– На «ляну» сворачивать не будем, – предупредил Алешка. – А то опять там застрянем.
Но я возразил:
– На минутку, Лех. Надо избушку осмотреть. Почему она вдруг отказала.
– На дерево наткнулась и отказала, – сказал Алешка. – Уперлась.
Я усмехнулся.
– Откуда это дерево вдруг взялось? Из леса выбежало?
Алешка взглянул на меня и согласился:
– Ну, ладно, только быстро.
Мы свернули к сказкам, подошли к избушке. Она стояла как ни в чем не бывало. Обошли ее и кое-что обнаружили.
Во-первых, чьи-то следы на снегу. Во-вторых, длинную палку с развилкой, она валялась рядом с ближайшим деревом.
– Все, Дим, – сказал Алешка, – мне все ясно. На обратном пути проведем следственный эксперимент. Пошли в Шнурки – нас Домовой заждался.
Мы благополучно пересекли лес, перешли по гладкому льду небольшую речку и вышли к березовой роще, внутри которой стояли поодаль друг от друга два дома. Над их крышами вились печные дымки. Залаяла собака. За ней другая. И вскоре послышался оглушительный брех целой стаи. И эта стая вылетела из калитки и помчалась на нас, вздымая снег.
Я бы здорово испугался, если бы был один. Но Лешка… Этот пацан с любым животным мгновенно находит общий язык. Даже с крокодилом. Был такой случай в его боевой биографии.
Мы остановились. Вся свора с бешеным лаем неслась на нас. Я думал, что Алешка пригрозит им автоматом – как даст очередь изо всех сил. А он и не подумал.
Как только собаки оказались рядом – злые, зубастые, горластые, – он тихо и как-то недоуменно, как-то дружелюбно и с легкой насмешкой спросил, будто расшалившихся малых детей:
– Ну и что?
Эти простые слова подействовали мгновенно. Мне даже показалось, что я слышу визг собачьих «тормозов» по снегу – так резко они остановились, аж снег под лапами забурлил. Переглянулись, взглянули на нас, опять переглянулись. Было похоже, что они пожимают плечами и тихонько переговариваются: «А, действительно, что это мы? Пришли в гости два хороших пацана, а мы их ни за что облаяли? А это все ты!» – все до одной повернулись к самой крупной собаке – к вожаку. Тот сконфуженно улыбнулся и подошел ближе, повилял хвостом, виновато взвизгнул и потрусил к калитке, будто предлагал нам последовать за ним, в гости. Что мы и сделали.
Стая окружила нас почетным эскортом. Собаки бежали рядом, повиливали пушистыми хвостами, преданно заглядывали нам в глаза, повизгивая, отталкивали друг друга от Лешки, чтобы идти с ним рядом.
Вожак вошел в калитку и, подбежав к крыльцу, коротко взлаял. Дверь скрипнула, и на пороге появилась девочка лет семи, чем-то похожая на Алешку. Большими глазами, наверное. И доверчивым взглядом.
Она посмотрела на нас: мы на лыжах, с рюкзаками за спиной, с автоматами на груди – и радостно закричала в глубину дома:
– Дед, к нам партизаны из леса пришли!
Глава VII
«Партизаны пришли!»
Мы не партизаны, – проворчал Алешка, когда девчушка спустилась к нам с крыльца. – Мы МЧС по борьбе с домовыми.
– Такие маленькие? – искренне удивилась она.
– Ты больно большая! – обиделся Алешка.
Тут на пороге появился дедушка. Тоже не очень большой. Похожий на гномика. Где уж такому с домовым справиться? Вообще-то он и сам здорово на домового смахивал. Хоть я никогда их не видал. Я даже подумал, а не сам ли дед бродит по чердаку и пугает внучку, чтобы она послушней была?
– Вам привет от деда Васи и от Митька, – сказал Алешка. – И лучшие пожелания.
– От какого Митька? – насупился дед. Так насупился, что его глаза упрятались под лохматые брови. – Не знаю такого. Твой приятель, что ли? Тоже партизан?
– Друг, – сказал Алешка. – Старший товарищ. Писатель Лосев.
– Так бы и сказал, – дед вернул брови на место. – Митрий Митрич он. Уважаемый человек. А то – Митёк какой-то. Собачья кличка.
«А дед-то сварливый», – подумал я.
– Так и будем стоять? – намекнул Алешка.
– Так я тебя не держу, – намекнул дед.
Девочка строго посмотрела на него, на нас – с участием:
– Ты глянь на них, дед. Они запоздалые путники. Из леса вышли, голодные – сразу видно.
– Всех голодных не накормишь, – отрезал дед.
– Но стремиться к этому надо, – назидательно добавил Алешка.
Дед рассмеялся. И совсем другое лицо у него стало. Разбежались от глаз веселые морщинки, в густой бороде мелькнули все зубы. Два или даже три, не успел я их сосчитать.
– А вообще, – сказал Алешка, – мы по делу пришли. К вашей внучке Асте.
Алешка расстегнул куртку и достал письмо:
– Твое? – спросил он девочку Астю.
– Мое. Здорово написала?
– Здорово, – похвалил я. – Но мало понятно.
– Не критикуй, – заступился дед. – По содержанию ведь все ясно.
– А по правописанию ведь не очень, – уточнил Алешка.
А вот ему как раз промолчать бы. С его собственным правописанием, по своим правилам: «Мама, пиридай привьет папи».
– Я тогда маленькая была, – оправдалась Настя по кличке Астя. – Мне почти семь лет тогда было.
– А сейчас?
– Семь и два месяца. Вот! – гордо отчеканила она. Будто не семь, а семьдесят семь. И два месяца. – Дед, иди обед разогрей. Для голодных партизан. – Похоже, в этом доме она командир, а не дед. Несмотря на его суровые брови. – А вы пока отряхивайтесь.
И она взялась за березовый веник.
Мы, и правда, были все в снегу, особенно наши ноги, примерно до наших рук.
Мы топтались на крыльце, время от времени по команде поворачиваясь, а Настя колотила нас веником. Похоже, с удовольствием.
– Ты по голове-то не стучи, – возмутился Алешка. – Ты по снегу бей.
– Ну вот, – сказала Настя, сметая снег с крыльца, – на людей стали похожи. Идите в избу, партизаны.
А мы, в самом деле, уже и устали, и замерзли. Да и проголодались. Поэтому нам в избе показалось очень уютно. Особенно из-за запаха. Во-первых, здорово пахло от плитки, где дед Яша что-то вкусное разогревал. Но сильнее всего пахло в избе свежими стружками, смолистым деревом. Будто под Новый год от елки. Наверное, потому, что главное место в комнате занимал большой рабочий стол у окна, заваленный инструментами и заставленный всякими забавными поделками – фигурками, здорово красиво вырезанными из дерева.
